Царь Алексей Тишайший

Царь Алексей Михайлович не только не отказался от полюбившихся спектаклей, но благодаря заботам Матвеева все глубже и глубже погружался в атмосферу новых праздников, с которыми стало ассоциироваться столь любимое потом его сыном Петром Преображенское. Новые «потехи» и театральные представления продолжались там вплоть до начала Рождественского поста. Краткое описание «комедий», представленных иноземцами и людьми Артамона Матвеева, тоже сохранилось в дворцовых разрядах: «как Алаферна царица царю голову отсекла», «как Артаксеркс велел повесить Амана, по царицыну челобитью и по Мардахеину наученью». Снова «немцы» играли «в арганы», а еще «на фиолях, и в страменты, и танцовали». Историки театра выяснили, что речь шла о пьесах на известные библейские сюжеты о Юдифи и Олоферне, а также о том же «Артаксерксове действе». Представления в Преображенском происходили в специально устроенной «храмине» в присутствии ближайшего боярского окружения. Они явно меняли правила этикета при дворе, и нетрудно было понять, кого следовало благодарить за небывалый поворот в дворцовой жизни.

25 января 1675 года царь Алексей Михайлович приказал жившему в Немецкой слободе учителю Юрию Гивнеру (впоследствии переводчику Посольского приказа) поставить «Темир-Аксакову комедию», в которой описывалась война Тамерлана, повергнувшего турецкого султана Бая-зида I, и недвусмысленно прославлялся возможный поход на Константинополь; «Что вы чаете: можем ли все турецкое царство приодолети?» — прямо обращались к царю Алексею Михайловичу актеры в самом конце пьесы. На Масленицу, между 7 и 14 февраля, спектакль был сыгран в Москве в палатах над «Аптекой». Понемногу складывались даже «сезоны» существования придворного театра — перед Великим и Рождественским постами. К осени 1675 года, как установил автор фундаментальной публикации документов о театре времен царя Алексея Михайловича историк Сергей Константинович Богоявленский, готовились целых шесть пьес, включая как уже представлявшиеся во дворе, так и новые: «Есфирь, Темир Аксакову, Иосифову, Егорьеву, Адамову и, может быть, Юдифь, или вместо шестой — балет». Театр в Преображенском был расширен пристройкой трехсаженной горницы с сенями, «чтоб в камидейное действо утеснению не было». Не был забыт в этих приготовлениях и полюбившийся «дурак» — скорее всего, тот самый шут, или чумазый Пикельгеринг, для которого сшили «особый костюм из пестрой крашенины»^{732}

.

Описывая «время» Матвеева при дворе царя Алексея Михайловича, приходится обращаться к тому, что он сам вспоминал в своих челобитных, написанных для освобождения из «невинного заточения». Одно из таких воспоминаний, относящихся уже к последним месяцам жизни царя Алексея Михайловича, связано с началом троицкого похода в Москве 19 сентября 1675 года. Традиционное шествие московских царей в Троице-Сергиев монастырь для поклонения мощам преподобного Сергия Радонежского в день его памяти 25 сентября ближний царский боярин тоже превратил в грандиозный «спектакль», адресованный присутствовавшим в Москве иностранным дипломатам. И они, как, например, секретарь имперского посольства Адольф Лизек, действительно многое запомнили в тот день. Особенно их поразила возможность разглядеть царицу Наталью Кирилловну. На первой аудиенции, устроенной для послов специально не в Кремле, а в Коломенском, они смогли случайно увидеть царицу и, возможно, стали свидетелями первого появления будущего царя Петра на «международной арене»… Правда, царевичу было всего три года, и он вряд ли понимал, что делает, когда случайно распахнул двери дворца. «Царица, находясь в смежной комнате, видела всю аудиенцию с постели, чрез отверстие притворенной двери, не быв сама видимой, — писал секретарь посольства Лизек, — но ее открыл маленький князь, младший сын, отворив дверь, прежде нежели мы вышли из аудиенц-залы»^{733}.