Царь Алексей Тишайший

Своим авторитетом патриарх Макарий помог разрешить болезненный спор об иконах, ставший, как многие помнили, поводом для Чумного бунта. В первое воскресенье Великого поста 4 марта состоялась служба в Успенском соборе, на которой присутствовал царь Алексей Михайлович. Церковь в этот день отмечает Торжество Православия и предает анафеме своих врагов. Патриарх Никон устроил целое действо, повторявшее его борьбу с теми иконами, которые «московские иконописцы стали рисовать по образцам картин франкских и польских». Однажды патриарх Никон уже распорядился после отъезда царя Алексея Михайловича в Смоленский поход собрать повсюду такие иконы. Как писал диакон Павел Алеппский, Никон «выколол глаза у этих образов, после чего стрельцы, исполнявшие обязанность царских глашатаев, носили их по городу, крича: «Кто отныне будет писать иконы по этому образцу, того постигнет примерное наказание». Конечно, продолжал автор записок, «видя, как патриарх поступал с иконами, подумали, что он сильно грешит, пришли в смущение и волнение и сочли его противником икон. В это время случилась моровая язва, и солнце померкло перед закатом 2 августа. Они подумали: «Все случившееся с нами есть гнев Божий на нас за надругательство патриарха над иконами». Никон не щадил чувств не только простолюдинов, но и знати, из домов которых также изымались иконы. Но патриарх начал свою борьбу, когда царя Алексея Михайловича не было в Москве, поэтому думали, что царь ничего не знает об этом.

Пресечь подобные разговоры о несогласии царя и патриарха могло только повторное осуждение «неправильных» икон в присутствии царя. Антиохийский патриарх Макарий подтвердил правоту Никона: «…патриархи предали анафеме и отлучили от церкви и тех, кто станет изготовлять подобные образа, и тех, кто будет держать их у себя». Экзекуция написанных не по образцу икон повторилась: «Никон брал эти образа правою рукою один за другим, показывал народу и бросал их на железные плиты пола, так что они разбивались, и приказал их сжечь». Сколь ни поддерживал Никона царь Алексей Михайлович, но и он не выдержал и попросил патриарха смягчиться. «Царь стоял близ нас с открытою головой, — писал Павел Алеппский, — с видом кротким, в молчании внимая проповеди. Будучи человеком очень набожным и богобоязненным, он тихим голосом стал просить патриарха, говоря: «Нет, отче, не сожигай их, но пусть их зароют в землю». Так и было сделано». Патриарх достиг своей цели; попутно же он наносил удар еще и по своим врагам среди бояр и знати. Каждый раз, показывая изъятую икону, он говорил: «Эта икона из дома вельможи такого-то, сына такого-то», называя имена царских сановников. «Целью его было пристыдить их, так, чтобы остальной народ, видя это, принял себе в предостережение». На самом деле патриарх Никон торил дорогу к расколу Русской церкви, и уж во всяком случае наживал себе могущественных врагов среди знати.

И еще один акт драмы церковного раскола произошел в тот же день 4 марта в Успенском соборе. Именно с этой службы в начале Великого поста 1655 года под запретом оказалось двуперстное сложение. И опять все случилось при участии антиохийского патриарха Макария, подтвердившего в храме (через переводчика) сказанное Никоном в поучении о крестном знамении: «Ни в Александрии, ни в Константинополе, ни в Иерусалиме, ни в Синае, ни на Афоне, ни даже в Валахии и Молдавии, ни в земле казаков никто так не крестится, но всеми тремя пальцами вместе»^{329}

. В Московском царстве должны были молиться одинаково с другими православными землями! Так мечта о торжестве вселенского Православия расколола собственную церковную традицию и самих русских людей на «никониан» — сторонников «официального» православия и старообрядцев, не захотевших отказаться от привычного образа веры и почитаемых святынь.

11 марта 1655 года антиохийский патриарх Макарий провожал царя в поход из Москвы вместе с патриархом Никоном. Отъезд царя выглядел совсем не таким триумфальным шествием, как это было в начале войны в 1654 году. Царь уезжал вечером, рядом в санях сидели сибирские царевичи, перед ними везли доставленную с Востока в октябре 1653 года икону Богоматери Влахернской, известную в православном мире как защитницу Константинополя^{330}. Повсюду стоял оглушительный колокольный звон, горели свечи. Простившись с провожавшими патриархами

^{331}, царь отправился в новый поход. Скорый отъезд Алексея Михайловича стал для всех неожиданностью; в Москве рассчитывали, что он останется до Пасхи и уйдет в поход позже. Но царь стал получать тревожные вести из оставленных им новых городов. Пока еще позволяла зимняя дорога, он тронулся в обратный путь в Вязьму и «в свою государеву отчину» в Смоленск «для своего государева и земского дела»^{332}

.

«Лихо против рожна прати»

Целью нового государева похода стали две столицы Речи Посполитой — Вильно в Великом княжестве Литовском и Варшава в Короне Польской.