Наступил апрель. Тёплая весна пришла в Италию. Рим купался в потоках света и тонул в распускавшейся зелени садов и виноградников. Поздним утром, когда клир Ватикана уже отслужил в Сикстинской капелле, личный секретарь апостолика Климента (Аldobrandini) тихо вошёл в кабинет своего господина и слегка прокашлялся, чтобы обратить на себя внимание. Одетый не по-праздничному – в серый, длиннополый стихарь, с белой круглой шапочкой на голове вместо тиары, папа поливал свои любимые цветы в больших керамических горшках, расставленных близ окон. Он услышал, как вошёл Рангони, но, продолжая заниматься своим привычным делом, лишь взглянул через плечо на секретаря, и в ответ на его приветствие махнул головой. Рангони понимая, что у него ещё есть пять минут для того, чтобы пересмотреть свои бумаги, развернул папку и стал думать с чего начать свой утренний доклад. Тем временем, пока апостолик ещё тщательно поливал цветы из лейки, секретарь, перебирая бумаги, наткнулся на письмо, доставленное из Польши день тому назад, и решил начать с него.
Ровно через пять минут папа Климент оставил своё занятие, воссел на скромном кресле и приготовился внимать секретарю.
– Ваше святейшество, думаю, что сначала стоит обратить внимание на послание, написанное неким лицом, пребывающим в Великом княжестве Литовским, адресованное Вам, но отправленное от имени именитого князя и сына Кафолической церкви Константина Вишневецкого, – начал секретарь.
– Кратко, изложи суть происходящего, сын мой, – устало вымолвил апостолик и вяло махнул кистью десницы.
– Святейший государь мой, этот некий человек, написавший письмо, утверждает, что он истинный сын ныне покойного Великого государя Московского Иоанна, спасённый своими сторонниками двенадцать лет назад в городе Угличе. Сейчас он пребывает в Литве…
Внимая словам секретаря, апостолик слегка порозовел. Взгляд его, обращённый на Рангони, стал пристален.
– Как он объясняет своё пребывание в Литве? – с проявившимся интересом спросил апостолик.
– Два с небольшим года назад, до перехода через литовско-русский рубеж, этот молодой человек, с отроческих лет скитался по северным монастырям России. Воспитывался он самыми образованными и опытными дипломатами, вельможами и духовными иерархами. Он посредственно владеет латынью, что видно по его грамматике и ошибкам, но почерк его красив и ровен, что свидетельствует о хорошем образовании и умелой руке, – начал излагать секретарь.
– Чего он просит? – уже с неподдельным интересом, но кратко спросил Климент.
– Он просит духовной поддержки и посильной помощи в деле возвращения ему родительского престола и Русского царства. Обещает, что в случае удачи, он будет способствовать делу миссионерской проповеди кафолического вероучения и строительству кафолических храмов в России, – продолжал Рангони.
– Да, это письмо стоит серьёзного внимания! Не спеши, анализируй и высказывайся, обдумав, – прервал его Климент.
Рангони склонил голову в знак согласия. А святейший папа стал излагать ему ход своих соображений по данному вопросу. Суть их состояла в том, что папе необходимо было точно знать, с кем он будет иметь дело, с проходимцем или с человеком убеждённым. Следуя римским преданиям нельзя было упускать удобного случая для последовательного развития своей политики, независимо от политики и интересов польского короля Сигизмунда. Надо было точно выяснить, что за личность появившийся «претендент». Затем в соответствии с добытыми сведениями вести своё дело, не считаясь с польским королём. Вопрос о водворении в России римского кафоличества – не нов. Он рассчитан на русских Великих князей и царей. Успеха до сих пор не было, хотя Ватикан и продолжал свои старания, последовательно испытывая одного русского монарха за другим. Но ни разу до сего дня
– Да, святейший государь, с Годуновым – этим лисом, общаться на подобные темы вообще бесполезно. Потому подлинное выяснение личности «претендента», необходимо чтобы избежать упрёков со стороны таких псевдо-союзников, как польский король, или со стороны протестантов, – отметил Рангони.