Царь грозной Руси

Остальные Шуйские и их клевреты тоже распоясались. Получая в кормления наместничества и волости, ударились в откровенное хищничество. Придумывали дополнительные налоги в свой карман. Вводили бесплатные работы на себя. Обирали богатых людей, обвиняя их в мнимых преступлениях. Слуги таких администраторов входили во вкус безнаказанности, насильничали, хулиганили, задарма хватали на рынках и в лавках понравившиеся товары. Особенно «отличились» беззакониями Андрей Михайлович Шуйский и Василий Репнин-Оболенский, наместники в Пскове — летопись сообщала, что они «свирепствовали, аки львы», выискивали поживу даже в храмах и монастырях, и жители окрестных мест боялись ехать в город: ограбят, да еще и сам в беду попадешь.

Искать управу было негде и не у кого. Временщики ввели в русские законы новшество по образцу Польши и Литвы. Так же, как в этих странах постановления сената, так и решения Боярской Думы стали иметь равную силу с указами государя. А решения Думы контролировал Иван Шуйский. Теперь он мог обходиться совсем без ссылок на великого князя. К юному государю временщик относился пренебрежительно. Иван и его брат Юрий жили сами по себе, нужные только для формальности. Воспоминания Грозного сохранили яркую сцену, как они с братом играют, а Шуйский по-хозяйски заходит в спальню, разваливается, облокотясь на царскую постель и взгромоздив сапог на стул. Ему ли, всесильному, было считаться с детишками, копошащимися на полу?

А положение страны быстро ухудшалось. Подати из провинций до Москвы не доходили или разворовывались в столице. Жалованья, переплавленного в «фамильные» драгоценности, воины не получали. Дворяне и дети боярские вынуждены были разъезжаться со службы по поместьям, чтобы прокормиться. Строительство крепостей прекратилось. Засечные черты, начатые Василием и Еленой, остались недостроенными. Вся система обороны, кропотливо создававшаяся Иваном III, Василием III и Еленой, поползла по швам.

К счастью для России, ее состоянием не могла воспользоваться Литва. Она еще не оправилась от прошлой войны, и к тому же, Сигизмунду пришлось в это время сражаться с турками. Но литовцы, ливонцы, шведы вели себя все более дерзко, начали проявлять откровенную вражду, нарушать пункты мирных договоров, заключенных с Москвой. Видели, что Русь уже не та, не накажет. И выжидали, когда развал углубится еще больше. А татарские ханы уже и теперь вели себя как хозяева положения. В 1539 г. Сахиб-Гирей писал великому князю Ивану: «У меня более ста тысяч воинов, если каждый пленит хотя одного русского, сколько тебе убытка, а мне прибыли?» Угрожал привести на Русь не только татар, но еще и турок. Писал, что турецкий султан «вселенную покорил», и «дай Боже нам ему твоя земля показати».

Но казанские набеги стали еще более страшными и разорительными, чем крымские. С юга татарам сперва надо было пройти через степи, приграничные районы были мало заселены, деревни и пашни жались к крепостям. Когда враг обнаружит себя, был шанс разбежаться, укрыться, дать сигнал опасности соседям. А казанцы жили рядом и, не преодолевая никаких препятствий, сразу врывались в густонаселенные районы Центральной России, Поволжья. Врывались неожиданно, люди не успевали получить никаких предупреждений. А в 1538–1540 гг. орды казанцев разгулялись по русским землям вообще нагло и страшно. Не получая отпора, безнаказанно убивали, насиловали, жгли.

Летописец рассказывал «не по слуху, но виденное мною, чего никогда забыть не могу»: «Батый протек молнией Русскую землю, казанцы же не выходили из нее и лили кровь христиан, как воду… Обратив монастыри в пепел, неверные жили и спали в церквях, пили из святых сосудов, обдирали иконы для украшения жен своих усерязями и монистами; сыпали горячие уголья в сапоги инокам и заставляли их плясать; оскверняли юных монахинь; кого не брали в плен, тем выкалывали глаза, обрезали уши, нос, отсекали руки и ноги…» Другая летопись констатирует: «Рязанская земля и Северская крымским мечом погублены, Низовская же земля вся, Галич и Устюг и Вятка и Пермь от казанцев запусте».

Дошло до того, что казанский Сафа-Гирей счел себя победителем России и требовал платить ему «выход» — такую же дань, как когда-то платили Золотой Орде, на иных условиях он заключать мир не соглашался. А Шуйские, вместо того, чтобы проучить хищников, по-прежнему ублажали их. Униженно обращались к крымскому Сахиб-Гирею, увеличивали «дары», согласились признать Казань его владениями. Приводили доказательства своего миролюбия и дружбы: дескать, казанцы разоряют нас, но мы в угоду Крыму «не двигаем ни волоса» против них. Но «союз» с Сахиб-Гиреем получался полным посмещищем. Его послы были в Москве, и их вовсю задабривали, а в это же время стало известно, что сын хана Иминь опустошает Каширский уезд. Послам высказали недоумение, но они лишь извинились и заверили, что Иминь не слушается отца, балуется сам по себе. Что возьмешь с мальчишки? И бояре сочли за лучшее удовлетвориться подобными объяснениями, чтобы не раздражать татар.