Царь-монах. Государи и самозванцы на русском престоле

О том, как шли боевые действия засвидетельствовано польским шляхтичем Маскевичем: «Московиты жестоко поражали нас из пушек со всех сторон. По тесноте улиц мы разделились на четыре или на шесть отрядов; каждому из нас было жарко; мы не могли и не умели придумать, чем пособить себе в такой беде, как вдруг кто-то закричал: “Огня, огня, жги дома!” Наши пахолики[83] подожгли один дом – он не загорелся; подожгли в другой раз – нет успеха, в третий раз, в четвертый, в десятый – все тщетно: сгорает только то, чем поджигали, а дом цел. Я уверен, что огонь был заколдован. Достали смолы, прядева, смоленой лучины – и сумели запалить дом, так же поступили и с другими, где кто мог. Наконец занялся пожар: ветер, дуя с нашей стороны, погнал пламя на русских и принудил их бежать из засад, а мы следовали за разливающимся пламенем, пока ночь не развела нас с неприятелем. Все наши отступили к Кремлю и Китай-городу». Так, не имея иных средств одержать победу над неприятелем, поляки зажгли Белый город, Земляной город и Замоскворечье.

* * *

Беззубцев, Юрлов и их люди вошли в Москву с отрядом Бутурлина. Местами город уже горел. Особо сильно дымило в Замоскворечье. Когда ополченцы и москвичи отбили очередной приступ ляхов на Яузские ворота, здесь наступило временное затишье. Однако, все хорошо слышали, как идёт жестокий огненный бой западнее – там, где дрался князь Пожарский. Бутурлин собрал своих воевод и начальных людей на совет.

– Не иначе, худо князю Дмитрию и его людям. Наседает ворог – литва, ляхи, немцы, – произнёс Бутурлин.

– Помочь бы! Зелья, пищалей, мушкетов ему бы поболе. Чай посацкие-то люди, что к ему примкнули, огненого бою не имают, – добавил Беззубцев.

– Возы-то есть и посацкие проводят. Но кто ж охотою возьмётся? – спросил Бутурлин.

– Яз проведу! – вызвался Юрлов.

– А ты Москву-то и улицы Московские ведаеши? Да и глаз-то у табя един лишь – молвил Бутурлин.

– Всё он ведает, воевода! Язык до Киева доведёт! – отвечал за Юрлова Беззубцев.

Через полтора часа два воза, нагруженных бочонками с порохом, пищалями и мушкетами были доставлены Юрловым на Сретенку. Стемнело. Однако, отряд Пожарского усиленный девятьюстами москвичей и несколькими сотнями стрельцов, продолжал крепить свою оборону. Стучали молотки и кувалды, слышны были звон и удары топоров и секир. Плотники и посадские люди, раскатывали жилые и хозяйственные бревенчатые постройки и достраивали острожные укрепления. Мушкеты, пищали и порох доставлены были людям Пожарского вовремя. Весенняя, звёздная ночь была довольно холодна. Огненные сполохи метались над Москвой, и дым порой застилал звёздное небо. Но в крепости Пожарского люди жгли костры, грелись близ огня. Многие точили, сабли, ножи, секиры, рожны копий, чистили огнестрельное оружие. Варили, кто кулеш, кто сбитень. Мало кто спал хотя бы и четыре часа.

* * *

«Видя, что исход битвы сомнителен, – писал вечером 19 марта Гонсевский королю, – я велел зажечь Замоскворечье и Белый город в нескольких местах». Исполнителями этого страшного решения (в условиях в основном деревянного города) стали немецкие наемники, взявшие на себя обязанности факельщиков. Ветер гнал огонь на повстанцев, те отступали. Вслед за пожаром шли вражеские солдаты. В деревянной Москве в обстановке уличных боев пожар принял громадные размеры и выгнал из засад и заплотов защитников города. Это помогло Гонсевскому сломить сопротивление горожан на Кулишках и подле Тверских ворот. Польское воинство и наёмники, проигрывая битву за Москву, призвали на помощь огонь.

В тесноте охваченных пожаром московских улиц, по словам гетмана Жолкевского, «происходило великое убийство; плач, крик женщин и детей представляли нечто подобное дню Страшного суда; многие из них с женами и детьми сами бросались в огонь, и много было убитых и погоревших…». В горящей Москве русские не могли долго обороняться и многие бежали из города навстречу ополчению, подходившему к Москве.

* * *

Как только рассвело, из-за дымовой завесы со стороны Большой Лубянки по Сретенским укреплениям ударили пушки. Ляхи били дробом и каменными ядрами. Картечь и мелкие ядра расщепляли доски, секли брёвна, рикошетили от каменных стен Белого города и стен храмов. Каменные ядра при столкновении с преградами разбивались на части, превращаясь в осколки, несущие смерть. Вражеские снаряды жутко свистели в воздухе, крутились, убивая, раня и калеча людей, лошадей и прочий скот. Обстрел длился около часа. За это время отряд Пожарского потерял около сотни людей убитыми и тяжело ранеными. Но никто из защитников не отступил. Начался приступ. Сначала немецкие наёмники дали ружейный залп по заплотам ополченцев и москвичей. Однако, нежданно для себя они получили в ответ залп такой же силы. В рядах нападавших потери оказались более значительными, чем у оборонявшихся. Но это не остановило ляхов. Их пехота и спешенные латные кавалеристы пошли на приступ. Встречены они были рогатинами, копьями и секирами. Тут на заплотах и заборолах началась жуткая сеча.