Царь-монах. Государи и самозванцы на русском престоле

Гетман Жолкевский чуть позже писал о тех же событиях: «Столица московская сгорела с великим кровопролитием и убытком, который и оценить нельзя. Изобилен и богат был этот город, занимавший обширное пространство; бывшие в чужих краях говорят, что ни Рим, ни Париж, ни Лиссабон величиною окружности своей не могут равняться сему городу. Кремль остался совершенно цел, но Китай-город во время такого смятения… разграблен был и расхищен; не пощадили даже храмов; церковь св. Троицы, бывшая у москвитян в величайшем почитании[84], также была ободрана и ограблена негодяями». Так нелицеприятно, польский гетман отозвался о действиях своих недавних солдат.

Сожжение Москвы сопровождалось жуткими грабежами. Обдирали в храмах драгоценные оклады икон, ломали раки чудотворцев, даже в оставшемся у врага Китай-городе разгромили купеческие лавки. Немецкий наемник Конрад Буссов хвастал, что солдаты захватили «огромную и превосходную добычу золотом, серебром, драгоценными камнями». Он отмечал, что в течение нескольких дней «не видно было, чтобы московиты возвращались, воинские люди только и делали, что искали добычу. Одежду, полотно, олово, латунь, медь, утварь, которые были выкопаны из погребов и ям и могли быть проданы за большие деньги, они ни во что не ставили. Это они оставляли, а брали только бархат, шелк, парчу, золото, серебро, драгоценные каменья и жемчуг. В церквах они снимали со святых позолоченные серебряные ризы, ожерелья и вороты, пышно украшенные драгоценными каменьями и жемчугом. Многим польским солдатам досталось по 10, 15, 25 фунтов серебра, содранного с идолов, и тот, кто ушел в окровавленном, грязном платье, возвращался в Кремль в дорогих одеждах». Наёмники перепились, заряжали ружья жемчужинами и ради забавы палили в случайных прохожих.

Пожары в Москве продолжались три дня. В огне, в боях и от избиений погибли тысячи москвичей. Ополченцы в этих боях потеряли около полутора тысяч человек. Когда польские солдаты и наёмники возвратились после ожесточённых боёв и стычек в Китай-город и в Кремль, то все их доспехи и одежда были забрызганы человеческой кровью. Но и их потери превысили более 2 тысяч убитыми и тяжело ранеными.

* * *

Вместе с поляками в осаждённом Кремле оказались члены боярского правительства (семибоярщины), а также патриарх Гермоген. В заложниках у поляков в Кремле находилась и семья патриарха Филарета – юный Михаил Фёдорович Романов-Юрьев с матерью инокиней Марфой (Ксенией Ивановной в девичестве Шестовой). Поляки не раз посылали к Гермогену в темницу послов с требованием, чтобы он приказал русским ополченцам отойти от города, угрожая при этом ему смертью. Святитель твёрдо отвечал:

– «Что угрожаете мне? Боюсь одного Бога. Если все вы, литовские люди, пойдёте из Московского государства, я благословлю русское ополчение идти от Москвы, если же останетесь здесь, я благословлю всех стоять против вас и помереть за Православную веру».

После заточения Гермогена в Чудов монастырь, лишённый ещё в 1606 году Собором патриаршего и епископского сана Игнатий, был освобождён из тюрьмы Чудова монастыря, где пробыл более 4-х лет. Он был возвращён на патриарший престол. Что ему оставалось делать? Он мало что знал о происходившем и принял сторону боярского правительства, стремившегося посадить на русский престол королевича Владислава[85].

* * *

На Пасху, 24 марта к Москве

подошел отряд казаков Просовецкого численностью около 1500 сабель. Однако польская кавалерия Зборовского и Струся неожиданно совершила напуск на казаков. Просовецкий понес значительные потери и отступил. В стычке полегло около 200 казаков. После чего атаман занял оборонительную позицию («засел в гуляй-городе»). Так, заранее, сломив сопротивление москвичей, Гонсевский максимально ослабил поддержку первого Ополчения в Москве…

В тот день Патриарх Игнатий служил Пасхальную заутреню и литургию в Кремле. Но эта торжественная служба скорей походила на панихиду и поминовение по тысячам убиенных православных христиан… А Москва за исключением отдельных кварталов Китай-города и Кремля представляла из себя пепелище. Чёрные остовы печей, обгорелые стены каменных храмов, стены и башни Белого города одиноко высились среди завалов ещё дымившихся, обгоревших и обугленных брёвен. От укреплений Земляного города по всей линии его оборонительных укреплений не осталось и половины. Человеческий глаз с трудом мог различить направления улиц с бревенчатыми мостовыми и сгоревшими мостками над речками и низинами. Лишь кое-где среди весенних полей стояли уцелевшие слободы.

* * *