Царь с Востока

Павел, предупредив командира отряда телохранителей, в сопровождении четверых бойцов охраны отвел Марию с сыном по расчищенной дорожке внутреннего двора к соседнему зданию. Там, у широкого крыльца их уже ожидал Долгоруков, несколько дьяков и две пожилые женщины, укутанные в тёплые платки. Мария приостановила шаг на мгновение, лишь только взглянув на них:

- Кормилицы царские, никак... - вырвалось из её уст, а облачко пара, заклубившееся в морозном воздухе, подсвеченном светом прожекторов, вскоре пропало.

- Волнуешься? - Павел, слегка оборотив голову, обратился к ставшей ему близкой женщине, теперь снова ставшей Марией Милославской, вдовой почившего государя Руси.

- Немного, Пашенька, - женщина прятала лицо в высоком вороте от устремившихся на неё нетерпеливых взглядов.

Немного лёгких поклонов, совсем чуть церемоний и две группы людей, чётко разделённые между собой, вошли в дом. Внутри было сумрачно, пахло ароматным маслом и растопленным свечным воском - несмотря на множество фонарей, гости Ангарского Двора часто использовали свечи, чьё открытое пламя постоянно нервировало начальника фактории по безопасности. К счастью, Гостевой Терем изначально строили на некотором удалении от остальных построек. Перед лестницей, ведущей на второй этаж, где находились спальни, Софроний, чьё мирское имя оказалось Юрий, попросил оставить его наедине с Марией и её сыном, а также убрать охрану из ангарцев.

- Не могу, - покачал головой Грауль и продолжил:

- Я должен быть уверен в безопасности наследника, - услышав такой ответ, Долгоруков недовольно нахмурил кустистые брови.

- Предлагаю оставить мою охрану и ваших дьяков тут, перед лестницей, а мы поднимемся наверх, - более миролюбивым тоном заговорил высокопоставленный ангарец.

Юрий нехотя согласился. В ту же секунду дюжие парни, прошедшие школу перманентной войны в Маньчжурии, разом отошли с прохода и остались в стороне, ожидая такого же маневра от сопровождавших боярина людей - по знаку которого те не спеша и чинно встали напротив.

В спальне, где горел тусклым светом только один фонарь, Юрий и Павел остались сидеть у двери, на широкой лавке, а женщины и Володя удалились за плотную занавесь, разделявшую помещение на две половины. Их приглушённый говор еле слышался и Павлу приходилось напрягать весь свой слух. Чтобы уловить хоть какие-то слова, то же самое пытался делать и боярин, а судя по его недовольному лицу, у него это тоже не выходило. Так прошло минут десять. Наконец, когда мужчины извелись ждать, одна из женщин отогнув край занавеси, выглянула:

- Софроний... - позвала она боярина уверенным голосом, - поди же ты ближе!

Грауль встал с места одновременно с Долгоруковым, подойдя к широкой кровати, у которой стоял голый до пояса мальчишка. Поодаль, на креслице, сидела заплаканная Мария, а вторая женщина утешала её, о чём-то жарко шепча. Бывшая же кормилица Алексея Михайловича указывала Юрию на пару родинок, что были на спине Владимира.

- Гляди, боярин, точь в точь, как у государя было. Истинный Алексеевич сей отрок, без обману!

Долгоруков поменялся в лице - взгляд его стал совсем иным, нежели ещё минуту назад - не было более в нём и тени надменности. Теперь он, низко, в пояс, поклонившись, принялся пятиться к двери, торопясь покинуть спальню и едва удержался на лестнице. Подвели ослабевшие от волнения ноги.

Вернувшись на продолжавшийся без них пир, Долгоруков и Грауль с Володей, как ни в чём не бывало, заняли свои места, а взявший уж себя в руки боярин поднял кубок, рявкнув на пирующих:

- А ну, цыц! Ишь, расшумелись, слово молвить не дадут, ироды!

В полной тишине Софроний, благодаря Бога за чудесное явление наследника престола Московского, сына государя Алексея Михайловича, махом осушил кубок и низко поклонился отроку - то же самое проделали и остальные, кроме ангарцев. Романов едва ли не первый раз за вечер позволил себе улыбнуться, озорно подмигнув Павлу.

А уже через два дня увеличившийся в размерах обоз покатил к Москве, навстречу своей судьбе отправился и Владимир Романов, ещё недавно числившийся ангарским кадетом-отличником.

***