Царевна Софья

Наступление на Перекоп в таких условиях представляло большую опасность для русской армии. Ворота крепости были открыты, гарнизон из нее выведен по приказу хана. Дорога в Крым казалась свободной, но это была ловушка, поскольку за Перекопом лежала такая же сухая степь, как и перед ним. Русская армия могла сделать еще несколько дневных переходов и не дойти ни до рек, ни до селений. Люди и лошади окончательно обессилели бы в безводной степи при постоянно усиливавшейся жаре в канун летних месяцев. И тогда изможденные русские войска были бы частично перебиты, частично взяты в плен несметными полчищами крымских татар.

О тогдашних коварных замыслах крымского хана двумя годами позже рассказал освобожденный из татарского плена смоленский шляхтич Фома Поплонский: «Когда государевы ратные люди пришли к Перекопи, Нурадин салтан говорил отцу своему хану: для чего он против тех ратных людей из Перекопи нейдет, а если он, хан, идти не захочет, то он бы велел ему, Нурадину, выйти; и хан сказал: присылал к нему князь Василий Голицын для договору о мире, и он для того против тех ратных людей нейдет, а если это их желание не исполнится, то они, татары, его, князя Василья, и со всем войском, если станет приступать, в Перекопь пустят и без бою всех переберут по рукам, а иные и сами от нужды перемрут, потому что в Перекопи только три колодца воды пресной».^{305}

В такой ситуации решение Голицына вступить в переговоры с крымским ханом было единственно правильным. В русский лагерь явился один из самых знатных татар — Сулеш-мурза, а в ставку хана в качестве заложника отправился Иван Змеев — младший брат верного помощника Голицына Венедикта Змеева. На переговорах русская сторона выдвинула условия мира: «Во-первых, чтобы татары обязались, что не посмеют больше нападать ни на империю московитян, ни на Польшу. Во-вторых, что не будут оказывать туркам никакой помощи против христиан. В-третьих, что никогда не будут больше требовать от Московии ежегодной дани в сорок тысяч рублей. В-четвертых, что они отдадут всех христиан, которых до сих пор взяли в плен».^{306}

Представитель турецкой стороны начал тянуть время, прекрасно понимая, что в данных условиях оно работает против русских. «Сулеш-мурза, — пишет Невилль, — желая продержать московитов до следующего дня и хорошо зная, что такое большое войско не может долго оставаться без фуража и воды, затянул переговоры и удовлетворился тем, что дал некоторую надежду на соглашение. На следующий день он ответил, что хан не хочет других условий мира, помимо тех, на которых он ранее заключил мир с царями (имеется в виду Бахчисарайский мирный договор 1681 года. — В. Н.), что он требует ежегодной уплаты дани и желает, чтобы ему заплатили за три уже прошедших года 240 000 экю (120 тысяч рублей. —

В. Н.). Этот ответ не понравился князю Голицыну и, не считая более возможным стоять лагерем в песках, он задумался об отступлении. Из боязни преследования он приказал везти с собой до Каланчака мурзу, который был в его лагере, и оттуда отослал его обратно и получил взамен своего заложника».^{307}

В донесении государям Голицын сообщил, что решение об отступлении из-под Перекопа было принято на большом военном совете с участием всех командных чинов: «Бояре и воеводы советовались со всеми генералами, полковниками, ротмистрами, стрелецкими урядниками и пятидесятниками о безводице, и о промысле над Перекопом, и о приступе, для чего уже туры и мешки с землею были готовы; все чины единогласно отвечали, что служить и кровь свою пролить готовы, только от безводья и от безхлебья изнужились, промышлять под Перекопом нельзя, и отступить бы прочь».

В отдельном письме Софье Голицын сообщал: «Став обозом под Перекопом, объезжали мы все места, где бы найти конские кормы и несоленую воду; кормов не нашли: от самого Колончака всё потравлено; а рек и колодезей пресных на сей стороне Перекопа нет: с правой стороны облило Черное море, с левой Гнилое; в том и другом воды соленые. Хан же со своими поганскими ордами к нам не вышел и, предав перекопские посады и близлежащие села и деревни огню, неоднократно присылал кемана-мурзу Сулешева просить миру, на прежней шерти, поставленной при думном дворянине Василье Тяпкине (то есть на условиях Бахчисарайского договора. — В. Н.). По тем препятиям мы от Перекопа отступили, а в мирных договорах хану отказали, потому что тот мир противен будет Польскому союзу. При обратном отходе до Коирки терпели мы великую нужду от безводья: в Зеленой и Черной долинах воды нет; в самом Колончаке вода самая скудная. И если бы простояли мы под Перекопом еще один день, то ратных людей невозможно было бы отвесть без великого и страшного упадку».^{308}