Царевна Софья

Тем временем ни о чем не подозревающие правительница Софья и царь Иван со спокойной душой участвовали в крестном ходе из Чудова монастыря и после «вечернего пения» слушали панихиду по своим родителям сначала в Архангельском соборе, а затем в Воскресенском девичьем монастыре. К вечеру в Москву прискакал гонец от Петра, чтобы узнать причину сбора множества стрельцов в Кремле. Софья приказала ответить, что это было сделано для ее охраны по пути в монастырь, куда она собиралась отправиться на богомолье. Драматизируя описываемый эпизод, Невилль сообщает: «…к вечеру узнали, что царь Петр послал упрекнуть царевну за ее вероломство, однако она громко отрицала всё и утверждала, что по ошибке за заговорщиков приняли стрельцов, которых привели, чтобы сменить стражу, и что напрасно предполагают, что у нее столь черная душа, чтобы желать смерти своего брата».^{424}

Десятого августа Петр прислал в Москву приказ об отправке в Троицкий монастырь полковника Стремянного полка Ивана Цыклера с пятьюдесятью стрельцами. После некоторых колебаний Софья согласилась отпустить их. «После было узнано, — сообщает Гордон, — что это было хитростию Цыклера, который был одним из главных действовавших лиц в первом стрелецком бунте, когда погибло много из друзей младшего царя. Чтоб приобресть милость младшего царя, он написал к одному из своих друзей, чтоб тот убедил младшего царя прислать за ним, и обещал открыть некоторые вещи, которые там знать нужно». По прибытии в Троицкий монастырь Цыклер объявил, что его пытались привлечь к заговору Софьи и ее сторонников с целью низложения государя и убийства его приближенных. Это была явная ложь с целью завоевания симпатий царя. Гордон с чужих слов утверждал, что Цыклер по прибытии в Троицкий монастырь «открыл всё и передал на письме, какие получал с Верху приказы и записки для распространения между стрельцами». Однако никаких записок в действительности не было, иначе впоследствии они непременно фигурировали бы в качестве вещественных доказательств во время следствия по делу Шакловитого. Фаворит Софьи был достаточно осторожен, чтобы не оставить никаких документальных свидетельств своей агитации в стрелецких полках.

В тот же день в Троицкий монастырь сумели сбежать еще два недавних «доброжелателя» — Елизарьев и Капранов, которые подтвердили заявление Цыклера о заговоре Софьи и Шакловитого. Это тоже была ложь, ведь они, как было показано выше, не имели представления о смысле происходящего в ночь на 8 августа в Кремле. Однако их показания пришлись как нельзя кстати и очень обрадовали Нарышкиных и князя Бориса Голицына, получивших повод для устранения от власти «преступников» — Софьи и ее фаворитов.

Слухи о клевете дошли до Москвы, но не напугали царевну, уверенную в своей правоте. По ее приказанию Шакловитый написал объявление «для людей всяких чинов», что «стольник и полковник Иван Елисеев сын Циклер да изветчик Ларион Елизарьев с товарищи… стакався (то есть сговорившись. — В. Н.) затеяли напрасно».

^{425}

Несмотря на крайне напряженную обстановку, Софья не позволила себе нарушить распорядок богомольных походов и церковных праздников. 11 августа она в сопровождении бояр и воевод провожала чудотворную Донскую икону Божьей Матери, побывавшую в Крымском походе, из Кремля в Донской монастырь. Переночевав в обители, царевна на следующий день вернулась во дворец. 15 августа отмечалось Успение Пресвятой Богородицы. Накануне Софья слушала вечерню и молебное пение в кремлевском Успенском соборе, а в сам праздник присутствовала на литургии. На следующий день она вновь слушала литургию в церкви Спаса Нерукотворного в Верху на сенях. Как верно заметила Л. Хьюз, «в поведении Софьи чувствовались полное пренебрежение угрозой со стороны Петра, решимость продолжать являться перед народом».^{426}

Между тем «партия» младшего царя продолжила постепенные наступательные действия. 16 августа в Москву пришло письменное распоряжение Петра всем стрелецким и пехотным полкам прибыть к 20-му числу к Троицкому монастырю. Гордон отметил в дневнике, что после получения этого приказа Софья собрала стрелецких командиров и произнесла перед ними «проникновенную речь», призывая не покидать Москву и не вмешиваться в споры между ней и братом. Затем царевна удалилась, а командиры начали обсуждать создавшуюся ситуацию. По словам Гордона, «полковники спросили, что же им делать, и поставили на вид, что перемены никакой в положении не произошло бы, если бы они пошли к Троице». Услышав об этом, Шакловитый поспешил донести царевне о столь неприятном повороте дела. Софья тут же вернулась в комнату, где еще оставались стрелецкие «начальные люди», и пригрозила:

— Если кто отойдет в Троицкий монастырь, то я велю поймать того и отсечь голову!