Царевна, спецназ и царский указ

А потому он, как многие, наивно полагал Наину вдовствующей царицей-мачехой. И сильно удивился, увидев молодое лицо и стройный стан. И попытался сделать комплимент — корявенький и неловкий (дипломатия никогда не была его сильной стороной), но комплимент же!

— Вы — царица? — вырвалось у него пораженное вопреки всем церемониям и протоколам. — Не может быть! То есть… я хотел сказать — вы прекрасно сохранились!

Невозмутимое лицо Наины в этот миг будто чуть переменилось, а губы плотнее сжались. А вот посла Тридесятого, который только что представил правительнице наследника своего королевства, казалось, хватит удар. На его морщинистой физиономии написан был откровенный ужас. Увы, этикет не дозволял ему одергивать королевича.

Зато присутствовавшая тут же Алевтина откровенно веселилась. Любимая его, как и сам Елисей, так и не освоила науку сдерживать эмоции, и явно готова была расхохотаться в голос.

— О да, — прошипела тогда Наина. — В нашем царстве превосходные бальзамировщики.

И снова увы — сарказма в ее ледяном голосе Елисей не уловил, и продолжал гнуть свою линию. Ведь с Алевтиной у него давно все сговорено! Да визит неофициальный. Считай, семья, все свои.

— Вы позволите называть вас матушкой? — почтительно задал он вопрос, после которого Наина вдруг побагровела, а затем побелела. А Алевтина, все же не сдержавшись, зажала рукой рот. Тем не менее, ее сдавленное хихиканье в тишине тронного зала прозвучало необычайно громко.

Шептались потом, будто правительница, запершись одна в своей комнате, вопила:

— Матушка! Нет, ты это слышала — матушка!

И кто-то будто бы хохотал в ответ, твердя сквозь смех о перспективном женихе.

А Алевтина еще и похвалила его тогда за “выдумку”. И, сказывали, даже дразнила после сестрицу “матушкой”. И как только у нее смелости доставало!

Елисею же было не до смеха. После официального приема посол ему объяснил все, а там и отец из переговорного зеркала привычно накричал и назвал идиотом. И как добиться теперь благосклонности той, от кого зависел его брак с любимой, было совершенно неясно.

Сейчас королевич шел, уговаривая себя, что только поставит правительницу в известность о своих намерениях. Но колени все равно упорно подгибались.

* * *

Аудиенция оказалась краткой и оставила у Елисея странные чувства — будто где-то над ним посмеялись, но где именно, он так и не понял.

— Прослышал я, будто милая моя невеста, сестрица ваша, Ее царское высочество Алевтина Игнатьевна пропала по пути в академию…

Едва заметно поморщившись, правительница слегка кивнула.

— Боюсь, звать ее вашей невестой несколько преждевременно. Однако не могу отрицать — пропала, и впрямь пропала. Мои люди ищут ее повсюду.

— Благословите и меня на поиски, Ваше ве… Высочество! — пылко воскликнул королевич. Отправиться в странствие по Тридевятому, не поставив в известность его официальную правительницу, он не мог — это могло быть расценено неверно и дало бы ей повод заявить ноту протеста, которую, несомненно, поддержали бы и иные страны. Потому что у них всех зуб на Тридесятое королевство! Нигде их почему-то не любят. Удивительно.

— Что же вы, не доверяете моим людям? — чуть приподняла брови правительница Наина.

— Ни в коем случае! Но я… любящее сердце непременно подскажет мне верный путь. Милую свою я разыщу во что бы то ни стало!

И не сказать, что это искрится во взгляде старшей царевны — ведь не может это быть насмешка, верно? Несомненно, это восхищение. Возможно, даже зависть. Самой-то правительнице, говорят, уж 25 годков стукнуло, а все не замужем. И сватов к ней что-то не видать. Да и кто же ее такую возьмет? Не Елисей точно! Страшно все-таки.

— Ах вот как… — протянула Наина. — Ну коли сердце. Что же, сердцу любящему я препятствий чинить не смею. Благословляю.

Она небрежно взмахнула рукой. Засим аудиенция была закончена, и Елисей отправился собираться.

Однако, правду сказать, правительница Наина немало изумилась бы, увидев, что сделал королевич первым делом, запершись в отведенной ему горнице.

Прежде всего извлек Елисей из-за пазухи… точно такое же ручное зеркальце, какое занимало свое место на столе в светелке самой Наины. И рама была такая же, и чуть потертое стекло — будто бы сделаны эти зеркала были парой.

Вот только королевич не был колдуном. Оживать самостоятельно в его руках зеркальце не могло, и исполняло лишь ту роль, что вложена была создателем. Или создательницей.

Сжав ручку и подышав на стекло, Елисей тщательно протер его рукавом и шепотом позвал:

— Тетушка! Тетушка!

Не сразу, лишь спустя несколько минут в зеркале все же заклубился туман, из которого в конце концов проступили черты древней старухи, закутанной в серую мантию с капюшоном.

— Чего тебе снова, неслух? — ворчливо, но беззлобно отозвалась она.

— Тетушка! — обрадовался вслух Елисей, но тотчас снова понизил голос до таинственного шепота. — Тетушка, а куда ехать-то?

Старуха закатила глаза.

— Ну раз она в Город-у-Моря ехала…

— Было еще три адреса, — скромно возразил Елисей.

Пару секунд старуха просто молча смотрела на него, пожевывая губами, а потом ласково продолжила: