Царевна, царица, богатырь и птица

Нужны ли ей еще доказательства? Ради Алевтины Ратмир рисковал собой. Не в бою, как обязан каждый воин, а вот так –  расчетливо и хладнокровно, вымеряя собственную жизнь по капле, сцеживая в свое зелье. Но не позволил себе уйти за грань –  ведь тогда некому было бы завершить работу и воскресить царевну.

А потом, практически лишенный сил, еще и полетел на доклад к государыне Наине –  и не сказал ни слова о том, чего это ему стоило. Должно быть, оттого она тогда так легко его и одолела… впрочем, колдун ведь и не сопротивлялся.

После же, едва дав воину оправиться, правительница снова отправила его на задание. На опаснейшее задание… и он справился.

Наина прикрыла глаза. Да нет, никаких здесь, пожалуй, больше доказательств не нужно. Наверное, Алевтина объявит о своем выборе на пиру. И она, Наина, благословит. Слово будет сказано.

Хороший выйдет царь.

Глава восемнадцатая, в которой гости пируют, а царевна находит разгадки

Наряд для пира Алевтина Игнатьевна выбирала с особым тщанием. Больно уж хотелось наконец перед богатырями показаться во всем блеске своем. Не оборванной чернавкой, не девкой в крестьянском платье, не чумазой ученицей, даже не воином –  настоящей царевной-красавицей.

Ленты все перебирала, украшения. В одной из своих шкатулок неожиданно нашла небольшую парсуну, что дарил когда-то жених –  на память. Надо же, а ведь ни уезжая, ни сбежав, об этой картинке так и не вспомнила. Ненадежная память оказалась. Девичья!

Художник, что парсуну малевал, чуточку даже польстил Елисею –  на своем портрете тот выглядел красивым, точно девица. Под изображением гордо выпрямившегося юноши было подписано его имя на чужом наречии –  Ulixes.

Хмыкнув, Алька отложила парсуну. Эх, Елисей, слишком долго ты блуждал незнамо где. Да и слава небу.

Сарафан голубой, серебром да жемчужным бисером расшитый. Серьги-орлики, монисто богатое, запястья самоцветные –  чтоб глаз никто отвести не мог! А в волосы –  витую шпильку со скромной незабудкой подколоть. Пусть любуются!

*

На пиру было… шумно. Алька, обводя глазами бесчисленные столы в большой зале, только диву давалась. А иноземцев-то сколько! Кроме официальных делегаций откуда-то и просто заезжие дворяне взялись. Вон, даже из Двунаседьмого султаната кто-то есть –  их халаты и шаровары ни с чем не спутаешь. Они-то что здесь забыли? Султанат даже в союзный договор не входит, и в войне не участвовал. А вон, гляди-ка, явились праздновать да почтение заверять.

Хотя и знакомых лиц тут немало. Вон, к примеру, воительница Хильдур лихо опрокидывает в себя разом огромную кружку с брагой. Сильна… а после, выдохнув, с усмешкой говорит что-то сидящему рядом Савелию. А тот багровеет отчего-то.

А вон и Елисей. Совсем неподалеку сидит… выглядит слегка помятым и несчастным и, кажется, пытается декламировать свои стихи незнакомой улыбчивой толстушке в традиционном платье, какие приняты в Триждытретьем шляхетстве. Правда, улыбка толстушки все больше вянет.

Алька попыталась прислушаться.

– Увидел я когда тебя, все изменилось для меня! И сердце радостно взвилось, и все в душе оборвалось. Твои глаза –  как солнца свет. О дева, дай же мне ответ! –  вдохновенно бубнил королевич.

Как солнца свет… это белые, что ли? Али желтые? И светятся притом. Алька представила этакую раскрасавицу и вздрогнула. Про нежить какую стихи, что ли? Тогда ясно, почему все оборвалось-то. Хотя вот куда сердце взвилось, все равно непонятно. Тонкая она штука –  поэзия.

Стихоплет между тем чуть повысил голос на особенно возвышенном моменте, и толстушка, дернувшись всем телом, сморщила рябоватое круглощекое лицо, торопливо что-то пробормотала и поднялась из-за стола.

Елисей неверяще распахнул глаза, однако в этот момент рядом с ним склонилась горничная Прашка, подливая браги из кувшина.

– Эка, барин, у тебя так складно получается! –  мечтательно вздохнула она.

Глаза поэта радостно вспыхнули.

– О! Не ожидал я встретить столь тонкий вкус в девице простого звания…

– Вкус-то да, –  Прашка энергично кивнула несколько раз. –  С нашей кухни все вкусное! А вы, барин, стишков-то будете еще читать? Больно красиво оно!

– Конечно! –  схватив горничную за руку, королевич потянул ее на место рядом с собой. –  В наше время нечасто встретишь истинного ценителя…

Алька, хихикнув, отвернулась –  чтобы обнаружить, что на свободное место по другую руку от нее уже громоздится давешняя толстушка.

Вообще-то место это было Наинино. Но правительница, как обычно, была чем-то занята –  то ли очередных припозднившихся гостей приветствовала, то ли слуг распекала. И незнакомка решила, что никто не пострадает, если она втиснется на пустующий стул, угрожающе закряхтевший под ее весом. Затем схватила кружку и от души хлебнула браги, после чего пришлось вытирать липкие капельки откуда-то с третьего подбородка.