Царица Армянская

— Сейчас вы должны будете показать все свое искусство.

Не представляя, чего хочет от них царица, врачеватели тем не менее

согласно склонили головы перед ней.

Мари-Луйс приказала хеттским жрецам раздеться догола. Кама Вараш

возопил, но воины тут же заставили его замолчать.

Царица обернулась к врачевателям:

— Итак, начинайте с Кама Вараша. Оскопите его.

— Не делайте этого! Прошу вас, не делайте! Я же теперь с вами, с

армянами! Ведь престолонаследник Каранни сам меня одарил! О боги!..

Врачеватели взяли его в кольцо.

— Я не доверяю тебе, Кама Вараш! — сказала Мари-Луйс — А сохранять

приверженность нашим догматам можно и будучи оскопленным. Вот мы тебя и

проверим. Постыдись. Возьми себя в руки. Мольбы и крики тебе не помогут.

Верховного жреца оскопили. Мари-Луйс сама дала ему успокоительного,

чтобы не очень страдал от боли.

Всю ночь она оставалась в храме, пока врачеватели не разделались со

всеми до единого хеттскими жрецами.

Домой возвращались на рассвете. Колесницей правил Таги-Усак.

Потрясенный содеянным царицей, он не различал дороги перед собой.

— Я вижу, мой раб, ты одобряешь меня, не так ли? — спросила Мари-Луйс

с усмешкой.

— Может, и так, — весь сжавшись, ответил Таги-Усак. — Ты людей за

людей не считаешь. Для тебя человек — безделица.

— И один из таких — это ты, мой возлюбленный. Царь Мурсилис, самый

жалкий из мужского рода-племени, с ума по мне сходил. Для меня он был как

осужденный на смерть раб, выкравший яйцо из хозяйского курятника. Но боги

увенчали его царской короной. Это было непреложно и примиряло меня с

ним...

— Знаю, знаю, великая царица! Все знаю! Глубоко несчастлив всяк, над

кем властен такой человек, как ты...

— Да я же стремлюсь облегчить людское страдание! Неужели не видишь,

не понимаешь этого? Я — друг человека! Может, единственный!..

Мари-Луйс улыбнулась. Лицо и глаза ее сделались нежными, мягкими. И

это так не вязалось со злом, которое она совершила. Губы ее, пухлые,

манящие, и вся она такая знакомая, близкая Таги-Усаку... Но душа стала

чужой, далекой, как звезды в небе...

Он чувствовал, царица довольна, что совершила жестокость, и ни о чем

не жалеет. Страшно-то как...

Таги-Усак знал, что она любит его, но далека, как никогда. И это

огорчало его. Немыслимо, что в одном человеке уживается столько всего: и

свет, и тьма, и нежность, и звериная жестокость. Он никогда не смел

открыто выразить ей своей любви и страсти. Не оттого ли и любит ее все

сильней и сильней?..

И за что такая мука? Пропади пропадом все его горькое

существование!..

Подстегнутый своими невеселыми думами, Таги-Усак осторожно спросил

ее:

— Избранница богов, неужто ты в душе не караешь себя за все, что

вершишь?..

Мари-Луйс усмехнулась:

— Отнюдь нет. Все это полезно...

— Чем?!

— Скажем, если бы мне довелось быть первосоздательницей всего, я бы

уничтожила всех богов и сама творила бы должное в мире. К примеру,

повелела бы Евфрату не гнать свои воды на юг, сделала бы так, чтобы

человека больше не сковывали путы надежд и упований на милосердие божье!..

— О царица! — воскликнул в отчаянии Таги-Усак. — Ты жаждешь

невозможного! И зачем тебе все это? Если ради славы, то она ведь давно

осияла тебя и имя твое славит полмира?!

Мари-Луйс не ответила ему.

Колесница медленно катила по улицам Нерика.

Солнце взошло, и под его лучами заискрился свежевыпавший снег.

* * *

Образ Нуар ни на миг не оставлял в покое Арбок Перча. Он видел ее все

реже, но в мыслях его она жила постоянно. Иногда представлялась каким-то

нежным видением, во всем белом, далекая и светлая. А порой виделась в

черном одеянии, сжигающая, как жаркий ветер в пустыне. Или вдруг возникала

как живая и, зазывно смеясь, протягивала руки, но не к нему, а к Каранни.

Играла кудрями царевича, а тот, словно по дьявольскому наваждению,

оборачивался хеттским жрецом, вонзающим кинжал в ее тело, и тогда она

кричала, звала на помощь Арбок Перча...

Картины сменяли одна другую. Но чаще всего Арбок Перчу грезилась

некая жрица, отчетливо внушавшая ему, что его желанная пребывает во власти

богов и тот, о ком все ее мечты, обладает волшебной силой, дарит ей

великую радость. «А ты, Арбок Перч, против него — ничто в ее глазах.

Забудь свою желанную! — наставляет жрица из грез. — Да освободят тебя боги

от этого наваждения! Да помогут тебе увидеть все открытыми глазами! Иначе

ведь вконец изведешься!..»

Арбок Перч решил объехать и осмотреть все те места в Нерике, где

хетты истязали армян, когда обманом захватили город.

Однажды он, к своему изумлению, встретил царицу. По совету жрицы из

грез Арбок Перч отправился на поклонение к богу Угуру. Там-то он и

столкнулся с Мари-Луйс, которую сопровождали несколько женщин и отряд

телохранителей. Они тоже приехали на поклонение богу Угуру. Царица

находилась тут уже девять дней. И все это время строго постилась.

Она как-то странно отнеслась к Арбок Перчу. И в ответ на его

молчаливый поклон сказала: