Царица Армянская

Мари-Луйс старалась казаться внимательной по отношению к верховному жрецу, и он в свою очередь изображал полное расположение. Таким образом оба с успехом скрывали свою неизбывную обоюдную враждебность.

Наконец царь и Арванд Бихуни поднялись. Пора было расходиться. Мари-Луйс благословила их и добавила, обращаясь к верховному жрецу:

— Я знаю, Арванд Бихуни, что ты свидетель искренний. Так будь же таковым перед всем миром, перед народом нашим и засвидетельствуй, как приветлива и обходительна я была, принимая тебя под сенью своих покоев…

— О, непременно, великая царица! — смиренно склонился перед ней верховный жрец. — Я провел у тебя счастливейшую ночь…

— И не напомнила тебе, — продолжала царица, — о том, что ты состоял в сговоре с хеттскими жрецами в трудные для нашего царства времена. Хоть я-то этому действительно свидетельница, и свидетельство мое неоспоримо. Так вот, советую тебе избегать ложных утверждений и свидетельств. В небе есть бог, помни об этом. А еще не забывай, что по законам нашего царства лжесвидетельство наказуемо четвертованием!..

— К чему ты все это говоришь, царица?

— Подумай и поймешь! — холодно отрезала Мари-Луйс.

Она проводила их до выхода и вернулась к себе.

Уже совсем рассвело.

* * *

Постепенно среди придворных и по всей столице, в старой и новой ее части, распространилась зловещая молва:

— Дитя у царицы не от царя!..

— О боги, какой позор!..

На всех перекрестках стали судить да рядить. Обвинять царицу в распутстве. Чем больше поток, тем больше в нем мути и грязи. Положение становилось угрожающим. И Мари-Луйс неожиданно для себя ощутила вдруг, что она совершенно беспомощна в создавшемся положении. Всем существом она слышала крик Таги-Усака: «Арванд Бихуни тому свидетель!..» Вспоминала и думала: что это было со стороны Таги-Усака по отношению к ней — низменная мстительность или искреннее желание предостеречь ее, предупредить о надвигающейся беде?.. Думала и не могла прийти к определенному выводу.

— О единственный и почитаемый мною бог Мажан-Арамазд, положи конец этим чудовищным ударам судьбы!

Мари-Луйс ужасалась от сознания, что в ее доме ею правят враги, вонзают когти ей в горло и, что страшнее всего, могут впиться еще и в ее мальчика.

— Мой несчастный Каранни, ведь это все против тебя, против твоего царства!

Мари-Луйс сжигала себя в огне своих дум и тревог. Но держалась так, что окружающие не догадывались о ее страданиях, и внешне выглядела, как и прежде, энергичной, деятельной и неудержимой в стремлении к достижению своих целей.

Однако силы иссякали, и Мари-Луйс наконец решила встретиться с Арвандом Бихуни один на один.

Она пригласила его. Он явился и был принят.

Царица заговорила с ним величественно и властно:

— Не стану обволакивать сладкоречием и пустословием то, что хочу тебе сказать. И кривить душой, как это любишь ты, Арванд Бихуни, тоже не буду. Я позвала тебя, чтобы заявить, что ты лжец и заговорщик!

Лицо верховного жреца покрылось испариной.

— Опомнись, царица! Что ты такое говоришь?!

— Ты предаешь своего царя его врагам! Ты изменяешь армянскому трону!..

Арванд Бихуни подумал, что царицу, наверно, восстановил против него Таги-Усак. Кто бы еще мог?.. Смиренно опустив голову, он сказал:

— Таги-Усак внушил тебе всю эту несусветицу? О царица, опомнись, откажись от своих чудовищных обвинений!..

— Таги-Усак сказал только правду. То, что сын у меня не от супруга. Незаконнорожденный!..

— И однако, великая царица, да онемеет мой язык, это правда, что сын у тебя незаконнорожденный?.. О прости, прости меня!..

— Разве ты не знал?

— Знать-то знал, но…

— Но молчал? — прервала его царица. — А потом решил наконец поведать всему царскому двору, да что двору — всему городу, и тем сколотил вокруг себя настроенных против меня людей. Так ведь? О мерзавец!

И тут Арванд Бихуни взвыл:

— Ты бесчестишь богов, женщина!

— Боги низвергнуты. Не вещай от имени несуществующих богов! Я уничтожила их вместе с твоими храмами — гнездами всех зол и грехов!

Мари-Луйс подошла к нему вплотную, взяла за ворот и со всей силой тряхнула:

— О подлое создание! Предатель!..

Верховный жрец бухнулся на колени. Надо любой ценой спасаться, уносить ноги от этой ужасной женщины. Он стал молить о милосердии, оправдываться.

— Каюсь, царица! — вопил он. — Пощади заблудшего. Обещаю сделать все, чтобы пресечь и опровергнуть страшную ложь! Я помогу тебе!

Мари-Луйс потянулась к опоясывающему ее кушаку, в складках которого прятала кинжал, но ограничилась тем, что ударила верховного жреца носком в подбородок, и, отойдя, села на свое место. Если его сейчас уничтожить, а сделать это ей очень просто, то кто же тогда опровергнет чудовищную ложь, — как она сможет очистить свое дитя, уберечь его?.. Нет, не время еще уничтожать эту мразь.

Верховный жрец лежал распростертым. Он неспособен был о чем-то думать, только чувствовал, что отныне с удвоенной силой ненавидит враждебную к богам царицу.

Мари-Луйс сделала ему знак, чтоб поднялся.

Арванд Бихуни встал, оправил свое облачение и хотел сесть, но царица не разрешила:

— Стоять! Ты не заслуживаешь того, чтобы сидеть в моем присутствии.