Царица Армянская

Каранни взял девушку за дрожащую руку, подозвал того юношу-рыбака, с которым беседовал у костра, потянул и его руку и соединил их ладони.

— Держи ее крепко, свободный человек. Знай, что я даю тебе ее в жены. Этот остров и омывающие его воды — мой вам подарок, тебе и твоей жене. Навечно владейте им из поколения в поколение.

Родоначальник Андзев побледнел. Каш Бухини незаметно наблюдал за ним: «Лопни, чванливая свинья! Царем хочешь стать! Ха-ха-ха!..»

Нуар заплакала, не выпростав руки из горячей ладони растерянного юноши, и оба они опустились на колени перед престолонаследником. Верховный жрец благословил их.

Каранни приказал Андзеву, чтобы в башне, когда она будет достроена, был установлен жертвенный алтарь супруги бога Ара богини Нуар.

— О Нуар! О райское диво! Нет другой радости, кроме тебя!..

Возвратились на берег. Каранни всю ночь пил виноградное вино и обнимал то одного, то другого из пировавших с ним родоначальников.

— Братья мои, собственными руками я погасил светильник своей радости!..

Тревога родоначальника Андзева не рассеивалась: царевич наверняка знает, что у него на уме… И зачем надо было ехать сюда, да еще привез обоих сыновей и целых полсотни воинов. Мурсилис обещал прислать корону. Теперь уж, пожалуй, опоздал. Скоро, чего доброго, и голова с плеч слетит. Подумал такое — и от ужаса всего передернуло. Страшен этот совсем еще юный престолонаследник.

Каранни поднялся и объявил:

— С рассветом тронемся в путь, пойдем в сторону горы Тондрак, в Айраратскую страну.

— Доброго пути! — радостно воскликнул Андзев. Однако, тут же опомнившись, что этой радостью выдает себя с головой, добавил уже другим тоном: — Но почему так скоро уезжаете, божественный?

Каранни обнял его.

— Э, брат, так надо! Ты, как немощный, останешься у себя дома, а сыновья твои поедут со мной. Оба будут при мне.

Андзев со страхом подумал: «Берет моих сыновей заложниками. До чего же он хитер и жесток. Прощай теперь корона…»

Море билось волнами о берег, и луна качалась на них.

Бушует, родимое… Где ты, Нуар? Не свет ли белых твоих грудей лучится в пенящемся море?

Оставайся с миром, море Наири! Оставайся с миром, Нуар…

* * *

Мари-Луйс приказала нерикцам закрыть храм Шанта и впредь поклоняться только Мажан-Арамазду и его супруге богине Эпит-Анаит.

Это показалось опасным властителю Нерика, но он ничего не сказал, только смиренно опустил голову. Царица недобро посмотрела на его крепко сжатые губы.

— Ты не согласен с моим решением? — спросила она.

— Да как сказать… Шант злонравен и мстителен, божественная. К тому же он почитаем хеттами…

Царица жестким и даже грозным голосом сказала:

— Знай, если пренебрежешь моей волей поклоняться только Мажан-Арамазду, славе армянской нации, ее покровителю и благодетелю, вселяющему мужество в наших людей, и его и мой гнев будут безмерны. Всяк, кто не исполнит моего повеления, сгинет вовсе!

Властитель Нерика, который ненавидел хеттов, причинявших ему немало ущерба, снова склонился в почтительном поклоне.

— Да будь благословенна твоими богами, царица наша! Тобою жива моя земля! Твоими устами да глаголет благорасположенная к нам богиня Эпит-Анаит! Воля твоя священна и будет исполнена! — И он облобызал ей ноги.

— Не забывайте воздавать должное Мажан-Арамазду! — сказала Мари-Луйс. — И помните, если хоть чуть поколеблется величие и слава его храма, быть беде: перестанет тогда плодоносить земля, недетородны будут ваши женщины. Чего вы трусите перед Шантом, перед этим получужим богом? И в заблуждении-то, и в обмане вы пребываете именно из-за вашей приверженности ему. Итак, обратитесь отныне в почитании к богу Мажан-Арамазду. Только к нему.

Властитель и его люди повернулись туда, где высился каменный идол в образе Мажан-Арамазда. Все разом воскликнули:

— Прости, прости, Мажан-Арамазд, бог наш, спаситель! Даруй нам отпущение грехов! Не гневайся на заблудших, коленопреклоненно молящих тебя забыть наши прежние греховные думы и деяния!..

Было решено все священные обряды отправлять только в храме Мажан-Арамазда, а храм бога Шанта держать закрытым и не воскурять ладана в его честь.

Когда почти все уже вышли, Мари-Луйс знаком руки попросила астролога Таги-Усака задержаться. Ее бесило, что Таги-Усак хоть и находится при ней в Нерике, но его как бы нет. Не властна она над ним и очень это чувствует.

В минуты таких вспышек гнева она делалась сама не своя. Как-то разбила вдребезги подарок египетской царицы — зеркало в серебряной оправе. В другой раз распорядилась убрать вон из Нерика белого слона, ее же, египетской царицы, дар, присланный ранее.

— Не нужно мне все это! Я задыхаюсь от чужих вещей, чужого духа!..

Мамка и служанки в страхе забились в дальних закутках, призывая в помощь силы богов. Таги-Усак молча стоял в сторонке, ощущая себя рабски-ничтожным перед этой грозной женщиной.

Мари-Луйс с неослабевающим гневом посмотрела на него.

— Ты, конечно, доволен, что вывел меня из себя?! О ничтожный раб!..

Таги-Усак спокойно, с достоинством поклонился.

— Только один бог, царица!..