Царица Армянская

Звуки, извлекаемые тонкими пальцами Нуар из струн лютни, уносили к давно минувшим светлым дням.

Разостланная постель ждала царевича. Он опустился на деревянный стул и сказал:

— Застели постель, сейчас не время спать! Этот стервец сидит сиднем, и в бой не вступает, и назад, восвояси, не убирается!

— Это ты о Мурсилисе? — спросила Нуар.

— О ком же еще?

Нуар сложила обе ладони на лбу и испуганно прошептала:

— Не стоит пренебрегать великой силой Мурсилиса. Он опасен…

Каранни вопросительно вскинул брови.

— Ты сомневаешься?..

— Войне покровительствует богиня-прелюбодейка, она меняет на дню десяток мужчин. У меня один бог, Каранни — имя ему!.. В каждой победе заложено зерно гибели!..

— А что бы ты сказала, если Мурсилис запросил бы у меня мира?

— Это было бы угодно и богам. Всякое примирение есть обретение друзей. Достойное перемирие равнозначно победе, одержанной в честном бою. Если такое разумно и полезно, боги благословят тебя! Вот что сказала бы я.

— Но неужели Мурсилис способен забыть весь причиненный ему урон? Я же разрушил его Верхнюю провинцию, многие крупные города и поселения! А люди, а скот? И полей сколько мы истоптали, сколько посевов сгубили!.. Неужели он все это проглотит?..

— Может, попытаться?!.

Каранни обнял Нуар:

— Ты ангел мира, я это знаю! У тебя одна забота: безопасность твоей царицы. И это радует меня. Но есть и другие обстоятельства, моя Нуар, свет души моей!.. Однако не лучше ли хоть на миг забыть про все и отдаться друг другу? Я хочу, чтоб ты спела мне, а?

— Сейчас? — удивилась Нуар. — В такую позднюю пору?

— А ты тихонько. Чтоб мне одному только было слышно. Не то бог зависти проснется и выкрадет у меня мою дорогую! Ну, пой!..

Нуар коснулась струн и тихо запела. Она пела о доброй богине Энлил и ее супруге Зиусудре, о том, как богиня предрекла потоп и погибель людскую, как велела супругу, чтоб строил ковчег и спасался, пока не все на земле затоплено, как Зиусудра построил ковчег, забрался в него и проплавал ровно двадцать дней, пока достиг наконец вершины горы Масис и тем спасся, а от него уж потом повелось человечество…

От звуков лютни, от голоса Нуар в шатре воцарился необычайный покой, словно сон и дурман одолели Каранни. В жертвенной чаше курился ладан.

— Ты источаешь куда более приятный аромат, — сказал царевич, нежно гладя волосы Нуар, — чем богоданный ладан. Радость моя ненаглядная!

Нуар испуганно вздрогнула.

— Не произноси таких речей, мое божество. Не гневи всевышних. Они грозны и мстительны. Это особенно опасно сейчас, когда ты на войне!..

Было уже за полночь. Каранни вышел из шатра и направился в расположение войска. Никто из воинов не спал. Заняв свои позиции, ждали сигнала к выступлению.

* * *

Арбок Перч потянул за полу своего рыжего земляка.

— Что, пора? — встрепенулся рыжий.

— Пора.

— Да помогут нам боги!..

Войско поднялось и сомкнутым строем двинулось вперед.

Итак, в ночной бой!..

Костры остались пылать, чтобы враг не насторожился…

Шли в строго указанном направлении. Вскоре сотня Арбок Перча уже была у расположения врага. И тут ему вдруг почудилось, что он слышит знакомую мелодию, ту самую, что часто струилась из-под пальцев Нуар, наигрывающей на своей лютне… О память! Зачем она так часто и некстати напоминает о той, которая давно уже в такой дали от него?

Арбок Перч снял с себя тяжелый щит, ухватил его левой рукой, а правой вырвал меч из ножен.

Армянское воинство зажало в полукольцо лагерь противника.

— Бей! — разнеслось окрест.

— Бей!..

Армянские полки внезапным ударом атаковали тьму-тьмущую хеттского войска.

Объятое ночной истомой поле вдруг ожило и загремело.

Войско Мурсилиса не сразу сумело опомниться и дать ответный бой. Только к рассвету хетты пришли в себя и смогли дать отпор.

Большою кровью залито начало дня…

— Тебе не кажется, божественный, что Каранни идет к своей погибели? — спросила Мари-Луйс у Мурсилиса.

— Кажется, так, — ответил царь. — Думаю, что еще до полудня все его надежды и притязания рухнут. Я владею твоим телом, а это значит, что и жизнь твоего супруга тоже в моих руках. Скоро его отцу придется оплакивать сына.

— Будь тверд, будь уверен в себе, о солнце мое, о царь мой!

— Я очень тверд, очень уверен в себе и уверен в покровительстве моих богов, в моем войске, которое куда многочисленнее и мощнее, чем у молокососа Каранни!..

Мурсилис поцеловал руку Мари-Луйс и добавил:

— Мне надо идти. А ты, дорогая, молись, чтобы мне сопутствовала удача.

— Непременно, царь-солнце! Я верю, что недалек час моей радости! Удачи тебе!..

Мурсилис вышел.

Мари-Луйс тут же смыла след его поцелуя со своей руки и внутренне позлорадствовала над чванливой самоуверенностью хеттского царя…

Армянское войско тем временем готовилось к новому удару по врагу.

Рабы на плечах перенесли шатер Каранни, хотели поставить его там, где сейчас стоял царевич, на невысоком холме, но Каранни стеганул плетью впереди идущего и крикнул:

— Кто велел тебе перенести сюда шатер?

Тот, взвыв от боли, с трудом произнес:

— Каш Бихуни, государь мой, Каш Бихуни велел.

— Убрать немедленно! Я здесь для того, чтобы воевать, а не отсиживаться в шатре!