Он лежал вниз лицом и видел только ноги. С трудом чуть приподнял голову: над ним стояла Мари-Луйс. Они неслись в колеснице. Слава богам, значит, спасены?! И вдруг услышал, как Мари-Луйс сказала:
— Дорогу, армяне! Дайте дорогу вашей царице!..
Голова у нее была непокрыта. Волосы развевались на ветру. В руках она держала знамя армянского царя.
— Дорогу, армяне!..
Родоначальник Татан рванулся к ней:
— Кто там у тебя в ногах, сестра?
— Здравствуй, брат мой! Это царь Мурсилис!..
Не останавливаясь, Мари-Луйс промчалась дальше. За ней еще в трех колесницах ехали хетты. В одной они везли тело Наназити.
Родоначальник Татан отдал приказ взять под охрану всех приближенных царя Мурсилиса…
Небо потемнело. Повалил крупными хлопьями снег.
Началась зима тысяча триста тридцать первого года[19]
.Сисаканские конники оцепили и зорко охраняли пристанище жен хеттских военачальников, чтобы армянские воины, чего доброго, не посягнули на женщин, не полезли к ним в шатры.
Но Татану удалось уберечь только старшую жену Мурсилиса. Остальные шатры разграбили, а женщин воины разобрали и, чтоб они никуда не подевались, привязали к своим поясам.
— Я царица Тагухепа, супруга солнцеликого Мурсилиса! — сказала старшая жена царя хеттов. — Требую доставить меня невредимой к Мари-Луйс.
Родоначальник Татан склонил голову в знак согласия.
— Твоя жизнь в полной безопасности, великая царица. Я провожу тебя…
— Мы победили! Слава!..
— Слава, слава!..
Ликовало армянское воинство. Ликовал престолонаследник. Победа поистине была славной.
Каранни поискал взглядом свою супругу. Нуар молча указала ему на шатер: там, мол, твоя царица.
И в нем вдруг все смешалось — и боль, и радость…
— А Мурсилис где? — спросил он.
— Тоже здесь. Только в другом шатре.
— Содержите его с подобающими царскому достоинству почестями! — строго приказал Каранни своим военачальникам и быстро пошел к шатру.
— О царица моя, супруга! Благодарение богам, что помогли мне силой оружия спасти тебя от бесчестия и плена, что ты снова со мною, любимая! Я восславлю тебя превыше египетских правительниц всех времен!..
Мари-Луйс стояла в центре шатра во всем своем величии. У ног ее, горько всхлипывая, распростерлась Нуар.
— Встань, дочь моя! — тихо и ласково уговаривала ее царица. — Ты и впредь будешь делить ложе с моим царственным супругом!..
— О нет! — взмолилась Нуар. — Ты святая! Ты божество! О великая и милосердная царица! Принеси меня в жертву богам во имя твоего спасения! Сжалься!..
Мари-Луйс подняла ее, утерла слезы.
— Поди приготовь воды для омовения нашему властелину. Он очень устал.
Нуар безмолвно покорилась. Не сводя глаз с жены, Каранни снял доспехи. Давно они не видались. Мари-Луйс стала еще прекраснее. Все в ней дышало каким-то весенним обновлением и мягкостью.
— Жена моя, любимая! Боги пожалели нас!..
Мари-Луйс вскинула ресницы, и два моря печально излились в душу Каранни.
— Поздравляю тебя с победой, государь мой!
Он потянулся к ней, хотел обнять, но Мари-Луйс отпрянула.
— Не подходи ко мне! — взмолилась она. Но в голосе ее не было ни тени раскаяния или тревоги. — Не касайся греховной и неправедной женщины. Не оскверняй себя!..
Итак, сражение окончилось.
Те из хеттов, кто выжил, ждали расправы. Но армянские военачальники строго приказали никого больше не убивать и не истязать пленников…
Верхом на арцахском скакуне Каранни объехал все поле битвы. Его сопровождали, тоже на конях, Каш Бихуни, властитель Ангеха Баз Артит и Таги-Усак. Они увидели тяжелораненого Урси Айрука. Тот попытался подняться, но не смог и, совсем обессиленный, с трудом проговорил:
— Мы победим, божественный. Слава…
Царевич с сожалением подумал о юноше и вопросительно глянул на жреца-врачевателя. Тот покачал головой, давая понять, что состояние раненого безнадежно.
— Ты будешь жить! Обязательно…
И с этим он поспешно удалился. Тяжело видеть смерть ближних.
Лошадь царевича не раз перескакивала через раненых, через убитых. Какой-то хетт, неожиданно приподнявшись прямо перед самыми копытами, схватился за узду и прохрипел:
— Будь прокляты ваши кони, армяне. Они нас сгубили!..
Пленных было видимо-невидимо. Армяне сгоняли их к своему лагерю.
Каранни промчался мимо них. На Мурсилисовых жен даже не взглянул. На миг попридержал скакуна возле корчащегося в муках хеттского военачальника.
— Э-эй, богами проклятый, помираешь?..
— Мог бы еще и пожить по милосердию божьему и… — видно, хотел сказать «и твоему», но не договорил.
Каранни усмехнулся.
— Что ж, живи, благословляя меня!..
И он приказал своим лекарям лечить этого хетта…
Вернувшись к себе в шатер, царевич велел подать вина и попросил подбежавшую к нему Нуар расстегнуть его плащ: было тяжело дышать, не хватало воздуха.
Каранни воздел руки к образу Мажан-Арамазда и взмолился:
— О моя Мари-Луйс!..
— Нет, Каранни! Ни в коем случае!..
Он, вздрогнув, онемел. Мари-Луйс стояла рядом.
— Что ты говоришь, богиня моя? Как так?..