Царица Армянская

Каранни объявил верховному военачальнику свою волю:

— Разрушить все храмы Куммахи, оставив только два из них — храмы Мажан-Арамазда и Эпит-Анаит.

Явно обрадованный, Каш Бихуни ответил:

— Воля твоя будет исполнена, божественный.

Каш Бихуни был лет на двадцать старше престолонаследника, но во всем вверялся ему. Да и к чему лишние заботы, раздумья, считал он. Покой дороже всего.

— Куда править? — спросил Каш Бихуни, с трудом сдерживая коней, впряженных в колесницу.

— Туда, где строится новый храм.

Было удивительно тихо.

«Странно люди устроены, — подумал Каш Бихуни. — Жизнь так коротка, и большую ее часть они расточают на поклонение бездушным идолам. Вон и царица, с богами силой меряется, а мужа отринула. Где это видано? Ну, да и ладно! Какое мне дело до того, что курица не в своем гнезде яйца несет».

Они поднимались вверх по извилистой дороге. Отсюда золоченый купол храма Эпит-Анаит был виден особенно хорошо. «Сияет, как наложница престолонаследника Нуар, — мелькнуло в голове Каш Бихуни. — И зачем только Каранни сохраняет храмы? От них ведь никакого толку…»

Каранни осмотрел крепостные стены и остался доволен: хорошая кладка, надежная толщина, все делается как надо. С внутренней стороны устроены необходимые приспособления, есть и стойла для коней.

Он решил, когда все будет закончено, воздвигнуть на круглой центральной площади нового города статую Мажан-Арамазда. Над ней уже работают. Царевич видел ее, статуя должна быть очень хороша.

Каменотесы и жрецы, работающие над созданием Ани, встречали престолонаследника с почтением. Резали жертвенных бычков и овец у его ног. Несмотря на раннюю пору, появился и Таги-Усак, возглавляющий от имени Каранни все работы по возведению нового города.

— О божественный, город твой день ото дня становится многолюдней. Прибывают на жительство целыми кланами, иные по пятьдесят — шестьдесят человек.

— Вот только ты, Таги-Усак, да брат мой Каш Бихуни никак не обзаведетесь семьями.

— У меня теперь вся надежда на бога зла Угура, — хмыкнув, пошутил верховный военачальник. — Недалек час — явится и приберет меня…

— Выходит, надо его уничтожить, и мы это сделаем! — сказал царевич.

— И Шанта тоже! — воодушевился Таги-Усак. — И еще!.. Кому он нужен, этот сонм богов. Иной раз все перемешаются в голове, не вспомнишь, какого и по какому случаю следует поминать…

Новые поселенцы большой толпой окружили Каранни. Престолонаследник был приветлив с ними.

— Я рад всем вам, новоприбывшим, благословляю вас и освобождаю от податей.

Толпа возликовала:

— Слава царю нашему Каранни!..

— Слава царице нашей Мари-Луйс!..

— Слава, слава!..

Каш Бихуни обратил особое внимание на то, что царь освободил новоприбывших от податей. «А ты хитроумен, царь наш! — подумалось ему. — Хочешь, чтоб побольше народу сошлось в твой новый город. Хочешь, чтобы твой Ани сделался более грозной и могучей цитаделью, чем Хаттушаш у хеттов!»

Каш Бихуни улыбнулся, довольный, извлек из кармана своего хитона горсть любимых жареных бобов и стал потихоньку от Каранни крошить их зубами. Дела, конечно, разворачиваются небывалые, но ему-то что с того…

* * *

В новой части столицы, в Ани, поднялся храм Мажан-Арамазда и рядом с ним усыпальница, под сенью которой будут покоиться останки царя Уганны.

Все, что связано с распоряжениями относительно похорон, Каранни поручил Мари-Луйс. Он уже смирился с тем, что жена стала ему чужой, но боль еще жила в душе. И сейчас Каранни хотел лишний раз дать ей понять, что высоко ее чтит и не собирается отстранять от своих царских дел.

Мари-Луйс объявила о дне похорон. Весть тотчас разнеслась в Куммахе и в Ани.

И вот день этот наступил.

Еще с утра площадь у храма заполнили женщины, стремящиеся первыми лицезреть царя Уганну. Все заходились плачем и причитаниями. Иные в экстазе доводили себя до того, что теряли сознание. Две юные жрицы, опоив себя дурманным снадобьем, отошли в мир иной прямо на плитах у входа в храм. Узнав об этом, Мари-Луйс послала туда воинов из своей охраны, приказав оповестить, что она запрещает самопожертвования.

А на площади старого города тем временем объявился облаченный в царские одежды безумец, называющий себя воскресшим по воле богов царем Уганной. Самозванца схватили, догола раздели, сняли с него накладные волосы, краску, коими он подделался под царя, и вывели напоказ толпе. Толпа вмиг забила его камнями до смерти.

Среди людей на площади рассеялись храмовые жрецы. Они гундосили свои заклинания, молили смерть, чтоб, унеся их царя, она впредь обходила бы стороной всех армян.

— Царь наш Уганна был справедлив! — твердили и жрецы, и толпа. — Предки его тысячелетия жили в горах, там, где гнездятся орлы. А мать его понесла от вод великого Евфрата. Когда новорожденный появился на свет, его колыбелью стала купель из камня, а вскормлен он был орлиными яйцами!..

Шестеро рабов несли к храму носилки, на которых восседал великий жрец Арванд Бихуни. Увидев это шествие, Каш Бихуни выплюнул изо рта недожеванные бобы.