Царица Армянская

Похоронная процессия вышла из храма Мажан-Арамазда. И впереди, и замыкая ее, шли сотни жрецов. Все они трубили в рожки, а жрицы стенали, плакали, что-то выкрикивали. С ними голосили и горожанки.

Овдовевшие жены царя Уганны, которых было много, шли за катафалком простоволосые, растерзанные. За ними следовали наемные плясуньи и плакальщицы.

Обряд погребения начался ритуальным песнопением и плясками. Затем приближенные почившего царя мужчины обрезали свои бороды и в кровь себя исцарапали. А великий жрец тем временем возносил молитвы и, причитая, все поминал жизнь и деяния Уганны.

Царевы слуги подносили людям вино. Каждый отпивал один-два глотка…

В выложенной камнем усыпальнице стояла колесница.

Каранни с грустью взглянул туда. Страшно подумать: отец уходит навсегда.

Жрецы окурили маслами и ладаном усыпальницу, затем осадили на колени коней, впряженных в последнюю земную колесницу царя, и всадили им ножи в голову.

Сделав все это, они сняли забальзамированное тело покойного и опустили на колесницу в усыпальнице. Жрецы посыпали его сухим красноземом и покропили священной водой. Царевы жены, обрезав волосы, положили их на грудь умершего. Все оружие царя Уганны, кроме его боевого щита, уложили вокруг колесницы. А щит и серьги царя вручили сыну Каранни на памятное хранение.

— О государь наш! Избранник богов! — заголосил Арванд Бихуни. — О великий царь Уганна, возвернись! Возвернись к нам!

Вдовы истошно выли, в кровь царапали руки и лица.

Но вот усыпальницу накрыли большой плитой тесаного, резного камня.

Великий жрец шепнул на ухо Мари-Луйс:

— Позволь хоть одну из вдов принести в жертву! Хоть одну, божественная? Ведь так принято!..

— Запрещаю! — решительно и строго сказала царица. — Слышишь, запрещаю!

— Разреши принести себя в жертву той, которая захочет этого добровольно, божественная! Сделай милость!

— Запрещаю!!!

— Ну, хоть раба можно?..

Мари-Луйс так взглянула на великого жреца, что он наконец испуганно попятился назад.

Царевы жены раздали всем ритуальные сладкие лепешки и снова принялись стенать и причитать.

Жрецы зарезали жертвенных козлят.

Когда обряд погребения был завершен, Арванд Бихуни, обращаясь к царице, сказал:

— А теперь, божественная, назови, кому из жрецов ты поручаешь быть хранителем царской усыпальницы.

Мари-Луйс вздрогнула от неожиданности. Деваться было некуда, собравшись с силами, царица проговорила:

— Жрецом-хранителем царской усыпальницы объявляю астролога Таги-Усака. — Тяжело вздохнув, она добавила: — Пора уже ему целиком посвятить себя служению богам и общению со звездами.

Арванд Бихуни с опаской сказал:

— Божественная, но Таги-Усак ведь не обращен в жречество?..

— Все в нашей воле. Не обращен, так обрати!

Мари-Луйс явно торжествовала, что приняла такое решение.

Таги-Усак молча проглотил слюну. Она была горькой.

Солнце село. Все разошлись.

Вечером Мари-Луйс вошла в спальню Каранни. В руках у нее была золотая царская корона, усыпанная алмазами.

— Прими, царь мой, корону своего отца, знак величия и власти!

Мари-Луйс опустилась на колени, протянула ему корону и добавила:

— Прими, Каранни, царь армянский!

Он приподнял руку:

— Неужели у моей жены нет для меня более дорогого дара, чем эта неодушевленная красота?

— Прими корону, Каранни! — твердо сказала. — Больше мне нечем тебя одарить.

Каранни взял у нее корону.

Царица ничем не обнаружила своей душевной боли: все как бы так и должно было быть.

Она вышла. И почти у самой двери столкнулась с хмурым, уже обритым Таги-Усаком.

— И ты теперь тоже умер для меня, Таги-Усак, — сказала Мари-Луйс, тяжело вздохнув. — Как много в моем окружении живых трупов!..

Таги-Усак покорно опустил перед ней голову. Он давно ждал от Мари-Луйс любой жестокости по отношению к себе, вплоть до убиения. Но такого — что обратит его в жрецы — не предполагал.

Не поднимая головы, Таги-Усак тихо, чуть внятно проговорил:

— Желаю тебе обрести успокоение, мое божество! Свет моей души угас. Истаяли свечи, светившие мне…

Мари-Луйс ощутила вдруг тайный страх. Вчера еще мужественный и прекрасный, в этой новой для него хламиде Таги-Усак казался сейчас чем-то средним между мужчиной и женщиной. Обритый череп выкрашен, на лице ни волоска.

— Каков будет конец, Таги-Усак? Что произойдет завтра?

— Завтра — это сегодня. Должное уже свершилось.

Царица задрожала от негодования.

— Я спрашиваю, что будет завтра?

— Дай мне руку — узнаешь.

Мари-Луйс машинально спрятала руки в складках своей одежды.

Таги-Усак усмехнулся.

— Вот и свершилось твое желание. Отныне твой удел — покаяние и воздержание за былой грех.

— Моя жизнь давно уже стала сплошным воздержанием, жрец Таги-Усак! — раздраженно бросила царица. — Уйди от меня. И немедленно…

Таги-Усак поспешил удалиться.

Он был уверен, что провожающие его глаза царицы полны слез. Он был уверен в этом.

* * *

Арбок Перч вместе со своим отрядом добрался до высей Тайка и там, в горах, раскинул лагерь.

Дав людям немного отдышаться, он приказал воинам построиться на лесной поляне и, стоя перед шеренгой, мрачный, вооруженный, точно к бою готовый, произнес: