Выпроводив всех присутствующих, Мари-Луйс снова осталась со своими мрачными думами. «Нет, то, что я впитала в себя чуть не с молоком матери, должно свершиться. Сонм богов должен быть низвергнут. Не уповайте на богов, люди. Они способны только усыплять дух несбыточными мечтами. Вон ведь и Каранни совратили чарами мерзкой Нуар…»
В столице стояла нестерпимая жара, и Мари-Луйс в сопровождении своей свиты покинула Куммаху. Надо проехать по провинциям страны.
Подальше от мест, где все напоминало о былом счастье.
Куда бы ни прибывала Мари-Луйс, везде первым долгом интересовалась, уничтожены ли идолища многочисленных богов, как это было приказано. Были места, где еще не успели исполнить повеление, но в основном народ, особенно мастеровой и весь подневольный люд, с удовольствием отрекался от бесчисленного множества богов и предавался поклонению только одному богу Мажан-Арамазду и его супруге богине Эпит-Анаит.
Среди осколков побитых идолов царица с радостью видела и то, что некогда являло образ порочной богини Нуар. И про себя решала быть столь же непреклонной в отношении дочери Миная.
В некоторых провинциях царице поведали, что жрецы порушенных храмов присваивали себе все, что в них было, всю утварь и ценности. С такими она была беспощадна: им просто сносили головы.
Обращаясь к народу, Мари-Луйс сказала:
— Слушайте, люди! Не я это, а сама судьба покарала вороватых жрецов. Теперь они мертвы и безопасны. Но вы, живущие, тем не менее будьте начеку. Ничтожные жрецы так себя возвысили, что и цари им были нипочем. И все это от многобожия. Почитайте отныне только Мажан-Арамазда!
Народ с воодушевлением внимал речам царицы и исполнял ее волю. А она теперь видела смысл своей жизни только в разрушении.
И еще: где бы ни находилась, всюду прислушивалась, что говорят о Каранни. Не подает ли он голоса, не зовет ли ее?.. Но нет… Видно, все врата надежды закрылись для нее навсегда.
Изредка объявляясь возле царицы, Арванд Бихуни, казалось, воодушевлял ее, соглашался с содеянным, но про себя считал, что все творимое ею направлено против него, к его гибели. Однако это его не очень пугало. У царя Мари-Луйс поддержки не получит. Он сейчас весь во власти своей Нуар. А царица? Она, конечно, обезумела оттого, что у нее отняли мужа, с ее же, между прочим, помощью. Но женщину обвести не трудно, считал верховный жрец. И он всякий раз при встрече с Мари-Луйс плел свои сети, считая, что вполне преуспевает.
— О великая царица! — завел он свою песнь и на этот раз. — В день, когда ты родилась, в нашей стране случились необыкновенные явления: воды Евфрата окрасились в золото, а восход настал раньше обычного, и первый луч его упал к подножию каменного изваяния бога Мажан-Арамазда в осчастливленном доме твоего отца. И еще в этот день с гор спустились лани и сами отдались в жертву храму Эпит-Анаит. И сама она, богиня, явилась людям в небесах. И теперь, о великая царица, твоими устами глаголет сама Эпит-Анаит! Ты свято исполняешь ее волю!..
Мари-Луйс горько усмехалась, внимая его пустозвонству, и делала вид, что верит в его искренность.
— Ты прав, верховный жрец. Я знаю, чем начинаются дни человека и чем они оканчиваются. Мажан-Арамазд благословил меня, когда я принесла ему жертву на берегу Евфрата…
Мари-Луйс больше уже ничего и никого не боялась, ничего и ни от кого не ждала. Правда, частенько сама себя подбадривала: «Я строю для далекого будущего. Умирая, люди оставляют все потомкам. Ведь в мире рождаются дети. Так было и так будет извечно…»
Мари-Луйс прибыла в провинцию Тил проверить, исполнил ли Арванд Бихуни ее приказ, прекратил ли строительство храма богини Нуар.
Послушался, прекратил. Выходит, есть в ней сила. Народ подчиняется ее желаниям и приказам.
И здесь, в Тиле, царица не удержалась от проявления своего презрения к жрецам, собравшимся на площади. Она осудила и осмеяла их.
Жрицам велела всем иметь детей. Всем, кого природа не обделила детородностью. Тех, кто станет уклоняться от этой своей обязанности, повелела карать смертью.
В толпе Мари-Луйс вдруг увидела Таги-Усака, жреца царского двора. Он подошел к ней и тихо промолвил:
— Будь хоть немного помилосердней, царица!..
Она засмеялась в ответ. Только засмеялась.
Довольная собой, Мари-Луйс вернулась в Куммаху-Ани.
Каждое утро по приказу царицы Таги-Усак являлся к ней с докладом о том, что делает и чем живет двор. Он был лаконичен и почтителен. Старался не встречаться с ней взглядом.
Царица хотела знать в подробностях обо всем происходящем при дворе и в городе. И конечно, в тайне души каждый день ждала, что Таги-Усак вдруг сообщит о царе. Мол, возвращается или шлет привет. Ждала и того, что сам о чем-нибудь спросит ее касательно супруга! Но он хранил молчание.
Вот и сегодня Таги-Усак прибыл с докладом.
Не ответив на его приветствие, Мари-Луйс ни с того ни с сего закричала:
— Я люблю своего мужа, слышишь, жалкий человек! Я люблю его!..