Целая вечность и на минуту больше-2

Я покрутил приглашение на прием в немецком посольстве. Бумага потрясающая, мы на такой даже приглашение королю Бельгии отправить не могли в бытность мою там послом. Черт! Как не хочется идти на этот прием, но надо. Всю ночь просидел над отчетом за август и спать хочется невероятно. Я потер руками глаза и вытащил сигарету: Марьям вечно ворчит, что курю много, а что делать? Надо же хоть на каком–то наркотике держаться. Пусть даже таком легоньком, как никотин.

Зазвонил мой мобильный, это была Мия, поговорив с ней, я чуть–чуть успокоился. Ну что ж, можно было жить дальше — нужно было ехать домой и переодеваться к приему. Потом позвонила Марьям и весело сказала, что сегодня вечер мы проведем вместе:

— Марьям, ты что–то путаешь, я сегодня иду на прием в немецкое посольство.

— Ну да, я и говорю вместе: ты, я и еще семьсот человек. Заедешь за мной? — у нее в голосе зазвучали просительные нотки.

— Марьям, извини, не получится, — мелькнула мысль: что люди подумают, если мы приедем вместе на прием?

— Я понимаю, — она помолчала и потом полушепотом спросила. — Ты будешь на вечере с супругой?

— Нет, но это ничего не меняет, мы все равно не можем прийти вместе. Прости, — я замолк и вытащил новую сигарету. — Люди так не поступают.

— Ладно, милый, увидимся на приеме, — даже если она обиделась, то постаралась никак этого не показать.

— Пока, — я дал отбой.

Приехав к немецкому посольству, я попросил Рамина припарковать машину и сказал, что буду через пару часов. Как же я был счастлив: у меня был шофер, и теперь мне не надо самому крутить баранку.

Ко мне на входе подлетел мужик с камерой и попросил рассказать, что я думаю о великой Германии. Задумавшись, я сказал, что счастлив быть гостем посольства страны, подарившей миру… И тут я увидел Марьям. Ну почему у нее получается всегда так хорошо выглядеть? Это несправедливо. Я запнулся и, с трудом заставив себя сосредоточиться на камере, сказал, что Германия подарила миру Гитлера и это сделало мир лучше и чище. Мужик, услышав такое заявление, обалдело глянул на меня. Я уже и сам все понял и торопливо добавил, что хотел сказать о Гете и Шиллере, а в результате синтеза получил Гитлера. Но было поздно: мужик почесал затылок, выключил камеру и торопливо отвалил от меня. Хорошее начало вечера.

Я зашел в зал. Тупо уставился на открытые женские плечи, спины, мужские фраки. А в честь чего прием–то? Да какая, в сущности, разница? Я помню, как, приехав в Японию, изучал язык, историю, традиции — мне все было интересно. А что теперь? Что мне интересно? Все обрыдло… Мимо проходил официант с какими–то игрушечными бокалами, как раз хватит, чтобы дойти до стола, где стоит что–то серьезнее. На этой мысли я влил в себя мартини и поморщился. Это, конечно, лучше, чем шампанское, но хуже, чем водка. Подошел к столу с напитками: за столько лет я уже знаю, что и где искать. Вон, стоят огромные бокалы с пивом, которые официанты разносить не могут, слишком тяжело, в каждом бокале по литру пива. Зато для меня в самый раз, я взял бокал и отошел к колонне, за которой смогу спрятаться. Не тут–то было: ко мне подлетела кореянка и стало что–то возбужденно лопотать о сложностях жизни в Женеве. Тьфу, черт, нашла время. Так мы и стояли в центре зала: я с бокалом пива, которым мог заслонить ее, а она — с крошечным бокалом апельсинового сока.

Ко мне подошла Марьям, и я испуганно заозирался: вот только слухов мне не хватало. Она, как будто прочитав мои мысли, не останавливаясь, прошла мимо меня и только провела пальцами по моей руке.

Да что я за урод такой? Хоть кому–то я могу подарить в этой жизни несколько мгновений счастья? Если я сейчас подойду у Ежику, то никто меня из–за этого не лишит ранга. И вообще, ничего не случится! Я извинился перед кореянкой, поставил бокал с пивом на стол и подошел к Марьям, которая, через силу смеясь, разговаривала с какой–то белобрысой бабой, и молча взяв ее за руку, повел подальше от толпы. Я довел ее до колонны, за которой пытался уединиться с бокалом пива. Мы молчали, Марьям смотрела на меня, и нам было хорошо. К тому времени, когда к нам подошел кто–то из ее знакомых, я подумал о том, что эти три минуты — единственные за всю мою жизнь, которые зачтутся мне в день Страшного суда.

На прощание я пожелал Марьям спокойной ночи, на что она спросила, должен ли джентльмен желать леди спокойной ночи, если дама не желает спокойных ночей? Прозвучало довольно пошло, и я понял, что мой Ежик изрядно набралась во время приема.

Я вышел из зала, где проходил прием, и передернул плечами, стало зябко. Практически все разошлись, давно уехала Марьям, а мне ужасно не хотелось отправляться домой. В Европе сентябрь — это уже настоящая осень, дождь лил как из ведра, но ничто не могло испортить мне настроения. Не то, чтобы оно было хорошим, нет. Но мне было как–то спокойно на душе и ничто не могло нарушить моего равновесия. Надежда? Так это чувство называется? Она вернулась ко мне? Может, все еще можно изменить? Мне же всего тридцать два года.