Целая вечность и на минуту больше-2

Я посмотрел на Мехти и понял, что после такого покаяния должен послать его молиться, воплотив девиз католиков «молись и кайся» в жизнь. Я кивнул головой, и Мехти растворился за порогом. Через минуту раздался вопль Тараны: «А меня зачем спалил? Не мог сказать, что сам забыл отвезти?» Есть бог на свете, я буду отмщен. Робкие возражения Мехти потонули в бурном потоке праведного возмущения его милой и застенчивой супруги.

Вечером я заехал за Марьям, и мы отправились в ресторан. Мы зашли в фойе, и я помог Ежику снять плащ. Но разглядев ее платье, я снова протянул ей плащ:

— Марьям, какое на тебе странное платье.

— Тебе оно совсем не нравится? — она выглядела расстроенной и смущенной.

— Очень уж оно открытое, причем со всех сторон. Может, ты так и останешься в плаще? — я нахмурился, видя, как она улыбнулась.

— В жизни не одевала такого открытого платья, но очень уж хотелось тебя удивить, — она взяла меня под руку, и мы стали пробираться к нашему столику.

— Ага, меня и еще человек пятьдесят, — я окинул взглядом зал и смерил мужика, который так и остался сидеть с вилкой у открытого рта, провожая глазами Марьям.

Мы сели за столик и я задумчиво посмотрел на огонь свечи. Еще один год прожит, а ничего не сделано, все то же, все так же. Пройдет еще лет десять, и мне точно так же не о чем будет вспоминать, мечтать, не на что будет надеяться. Из года в год перспектива все мрачнее.

— Марьям, порой я так жалею, что когда–то обманул тебя, — я покачал головой. — Я заложил фундамент, на котором ты выстроила свой воздушный замок. Ладно, давай не будем об этом.

— Даже я не виню тебя в том, что ты обманывал меня, и никогда по–настоящему не винила — я ведь понимала, почему ты это сделал. Если бы я знала, что ты женат, то никогда не влюбилась бы в тебя, никогда не подпустила бы к себе. И не пережила бы самого сильного чувства своей жизни. Мне иногда страшно становится: а что было бы со мной, если бы рядом не было бы тебя, — Марьям все это говорила взахлеб будто боялась, что я ее перебью и не дослушаю. — Но ты прав, давай не будем об этом. Сегодня твой день. 33 года — это так здорово.

— Да… Возраст Христа, — и я замолчал.

— Даже не мечтай оставить такой же след в истории человечества, — Марьям показала мне язык, — особенно, так же драматично, как он. И потом, у тебя дочь, которая в тебе нуждается.

— Знаешь, Марьям, я тоже очень долго обманывал себя, что моя девочка может восполнить ту пустоту, которая есть в моей жизни. Все равно это не жизнь. Никогда ребенок не восполнит ту пустоту, которая меня гложет, никогда не займет место любимого человека.

— Арслан, так не пойдет, ты такой грустный сегодня, что выбиваешься из образа ехидного посла, которого боится весь дипкорпус Женевы. Почему у меня нет вина в бокале? Я бы произнесла тост, посвященный восхвалению тебя любимого, — она как кошка прильнула ко мне.

— А может, не надо, вроде как и не за что восхвалять меня, — говоря все это, я налил вино в бокалы.

— Это тебе только так кажется, на самом деле ты умный, красивый, чувственный, добрый, нежный и очень ранимый. И если кто–то скажет, что это не так, то его ждет очень печальная участь, — она подняла свой бокал, — это я только на метле не летаю, а так сущая ведьма.

Тут я не выдержал и, слегка тронув ее бокал своим, засмеялся:

— Всегда приятно общаться с женщиной, сознающей свою истинную сущность.

— Даже если у нее нет для тебя подарка? — Марьям виновато улыбнулась и провела рукой по моему лицу. — Что–то банальное дарить не хотелось, а звезду с неба не получается.

— Лучший мой подарочек — это ты…

— Люблю твой смех, ты такой светлый, ты рожден для того, чтобы смеяться. — Марьям прислушалась к музыке. Звучало танго. — Как тебя мне разгадать, моя загадка вечная?

Я встал, подошел к ней, отодвинул стул и протянул руку. Мой вклад в танго был минимальным, я просто стоял, время от времени поворачиваясь, зато Ежик вложила в этот танец всю душу. Господи, какое счастье, что у меня есть моя Марьям…

ГЛАВА VIII. Октябрь 2016

Утро началось с того, что мне позвонил Мехти, и я понял, что кто–то умер. Только это и могло заставить Мехти набрать мой номер полвосьмого утра. Я не ошибся: голос Мехти возвестил о том, что наша поэзия понесла тяжелую утрату и на девяносто седьмом году жизни этот мир покинул Камал Мурад. Поэт, который покинул нашу страну девяносто пять лет назад, в нежном двухлетнем возрасте, писал на французском и сам себя считал космополитом. Зато мы его считали своим, во всяком случае так полагало наше министерство культуры. И если мы примем активное участие в его похоронах, может, так будем считать не только мы, но и весь оставшийся мир. Во всяком случае именно такая разнарядка пришла из нашего МИДа. Мехти помедлил и добавил, что наш министр культуры должен почтить это печальное мероприятие своим присутствием и что он уже в Женеве.

— А кто встречал министра культуры? — я спросил у Мехти, уже зная ответ.

— Искандер, конечно, — Мехти тяжко вздохнул.