Цели и средства

Он поднялся на дыбы – огромный, почти пугающий, – развернулся и ускакал в темноту, к озеру.

Невилл почесал подбородок. Джордж? Что у них там со Смитом, кроме курсов? Сестры Патил? Вряд ли. Или это у Смита есть брат–близнец?..

Осень 2005 года. Второй дар Смерти

Его вжимало в постель. Казалось, даже воздух в комнате стал вязким и невероятно тяжелым.

В кругу Упивающихся смертью бояться смерти было не принято. О ней шутили, часто похабно. Ее легко несли другим. А в свою смерть, казалось, не верил никто: умирают другие, но они‑то – Избранные…

Теряя товарищей, теряя все, из чего состояла его жизнь, он отгонял правду до последнего, но она его все‑таки настигла. Серой завесой заколыхалась перед лицом, закрыла собой и Нарси, и Ормсби, и весь мир. Он не слышал голосов, не видел лиц, не видел, как они оставили его одного. Только тишина в ушах, серая пелена перед глазами, а за ней…

А за ней ждал ужас.

Потом были ночи – и слезы, которые жгли глаза, не скатываясь на подушку. И боль – он думал, что привык, но это была другая боль, от нее не помогали зелья и уколы. И тупая апатия: он бессмысленно пялился в потолок, дергаясь от малейшего шума. Он не помнил переезда – он спал. Новая палата отличалась от старой цветом стен – здесь они были обшиты светлым деревом. Потолок был такой же белый. К нему приходили – кажется, приходили, он не помнил. Это было неважно. Все было неважно, кроме того, что ждало за пеленой.

Дни остановились, заколыхались серой мутью и потухли. Время замерло, и только стук сердца в ушах, так похожий на звук шагов, неумолимо напоминал, что конец приближается.

Пэт пришла на следующий день после того, как он отказался есть. Он услышал шаги: звонкие, по паркету, потом глухие – по ковру. Она взяла его за руку – она никогда раньше не позволяла себе таких вольностей, но он не стал возражать. Было уже все равно.

— Они должны были позвать меня раньше.

Голос Пэт разрывал тишину, заставлял время проснуться и бежать быстрее. Он зажмурился.

— Мы все боимся смерти. Это нормальный человеческий страх. Мы боимся неизвестности, боимся потерять себя и исчезнуть, боимся, что с нас – там – спросят за все, заставят платить.

Неужели они боялись? Все? Даже Лорд, победивший смерть, получивший ее дар, – неужели и он?..

Отчаянно боялись, понял он вдруг. Все, и Лорд больше всех.

— Мой дед всегда говорил: мир прекрасен, значит, он добр. Я была маленькая и не понимала, а потом…

Она замолчала и сильнее сжала его руку. В глаза брызнуло солнце зимнего Хогсмида – и игрушек, и сластей у него было вдосталь, но первый выходной все равно казался чудом. Гермес взмывает в закатное небо, и его силуэт впечатывается в память: черный росчерк на золотом. Сладкий запах старых фолиантов: Биннс первый раз отправил студентов в архив. Шершавый, роскошно потертый и восхитительно выцветший переплет под пальцами. Шершавая ткань перчатки – чужая хрупкая рука в ладони. Нарси откинула фату и улыбается, а потом ее улыбка плывет и становится кривой, беззубой улыбкой сына…

— Понимаете, мир – во всем его несовершенстве… он нерационально, расточительно, несправедливо, возмутительно, восхитительно прекрасен. Если это товар, то нам вовек не расплатиться. Остается думать, что это подарок.

Голос Пэт звучал издали, приглушенно. Люк почти не слушал, он улыбался воспоминаниям.

— Дед говорил: только доброта умеет делать подарки, ничего не требуя взамен. А если этот мир не подчиняется логике справедливых сделок, если это не про «ты мне – я тебе», а про подарки и доброту, то, наверное, в нем для каждого есть надежда.

«Даже для вас». Эти слова не прозвучали, но Люк почувствовал их – кожей. Они занозой вошли и застряли где‑то в горле, мешая дышать.

Пэт убрала руку.

— Я позволила себе лишнее, мистер Малфой, простите.

Заноза начала таять, он дернулся и потянулся к ней – не надо!

Не надо. Пусть…

Он пошевелил губами. Пэт не наклонялась к нему, как Нарси, чтобы расслышать. Ей это было ни к чему.

— Ваш дед. Он умер?

Он знал ответ.

— Его убили. Давно, в восьмидесятом. Он был маггл.

Кто в ту ночь был рядом? Он не помнил, память сохранила только маски. Они гоняли палочками это смешное, громоздкое кресло. Колеса визжали, оставляя на паркете уродливые черные полосы, кресло с лязгом впечатывалось в стены. А когда им надоело, они разогнали его по коридору к лестнице. Кресло взмыло над пролетом и с грохотом рухнуло вниз.

— Он был очень старенький. Все говорили, что он скоро умрет. Я плакала, а дед говорил, что не надо бояться. Что со смертью все только начинается.

Кто‑то из девочек – Белла? Алекто? – спустился посмотреть, не осталось ли игрушек. Старик был мертв.

— Носище не хуже, чем у нашего Принца! Может, родственничек?

Люк много раз видел страх на мертвых лицах магглов. Отвращение. Ярость.

Старик улыбался.

Спятил – решили они тогда. Но старик не был сумасшедшим. Он улыбался им.

Люк открыл глаза. Пелена по–прежнему была рядом, но, кажется, застила свет чуть меньше. Он бы, может быть, чуть–чуть покушал…

— Дед был очень добрым человеком, – тихо сказала Пэт. – Считайте, что это его вам подарок.

Мир добр.

Надежда есть.

Не бойтесь.