Целитель

Многие закатывали глаза, обсуждая моё нынешнее положение, но никто не приложил руки, чтобы положение это помочь исправить. Я твёрдо знал, что, лишившись крыши над головой, я потеряю всякое право называться человеком и семьянином.

Несколько раз пытался выйти на контакт с Верой Авдеевной, но она просто клала трубку, услышав мой голос.

Так я шёл и так думал, благо, никто не мешал.

Но вдруг мной овладело смутное беспокойство. Я глянул вперёд и ощутил опасность. Подсознательно. Какую, от кого – непонятно. Но ощущение опасности было явственным и физически ощутимым.

Говорят, реальная угроза – это звонок. Тогда перед лицом неминуемой смерти, в обреченной голове должен звучать колокол.

В эти дни я умереть не боялся. Но смерть не решала проблем, она могла лишь задержать их на время.

И что колокольный звон перед этим? Только помните, если колокол вдруг зазвучит в вас, подайте какой-нибудь сигнал.

Его первые раскаты доносились будто издалека. Потом ближе, слышнее. А на следующих ударах уже надо было зажимать виски обоими руками, иначе голова могла развалиться как перезревший арбуз.

Резко утихло.

Я немного посидел на корточках, зажмурившись.

Но стоило открыть глаза – увидел Их.

Они были в полусотне метров.

Пять неподвижно стоящих фигур, отливающих вороно-угольным блеском.

«Апокалипсис», – мелькнула мысль.

Стало понятно, что уйти отсюда мне не суждено.

«Ну, вот и всё. Вот враз и отвечу за неправедную жизнь, за жену, которой сгубил молодость, за детей, которым не дал нормального детства, за родителей, брата и сестёр, к которым не проявлял должного почтения».

Я стыл на месте, глядя на эти зловещие фигуры и одновременно продолжал двигаться им навстречу.

Дальше – в полусознании.

Меня кто-то столкнул в сторону зарослей акации.

– Тихо, – повелительно сказал, – ни слова, только слушайте.

Это был Андрей. Но по-другому выглядел он теперь и одет был непривычно, в какое-то подобие комбинезона, но из очень дорогого материала. С левой стороны груди блестела эмблема со знаком, я не успел его разглядеть. А в глазах Андрея горел непонятный мне Свет.

Я бросил взгляд в сторону враждебных объектов.

Среди них стало заметно движение, направленное в нашу сторону.

– Немедленно, – зашептал Андрей, – немедленно уходите! И ни в коем случае этой ночью сюда не возвращайтесь.

– Кто это, Андрей? Что это значит?

– Это значит, что под маркой вашей мнимой смерти, они решили с вами разделаться по-настоящему.

– А ты кто? – спросил я, указывая на его непривычное одеяние.

– В своё время вы узнаете всё. А теперь – прощайте!

– Не говори ерунды, – сказал я, приходя в себя. – Это за мной. Что значит «прощайте»? А моя честь? А как мне дальше жить?

– Поймите, вы здесь просто бесполезны. Это – моя миссия и я должен её выполнить. Молю вас, – прошептал он проникновенно, – пусть всё это не будет напрасным.

Он посмотрел в сторону объектов.

– Знаком Суул я их задержал, но совсем ненадолго, они сейчас опомнятся, и тогда будет действительно туго… Вы только отягощаете мне задачу.

Он изучающе посмотрел мне в глаза и сказал с сожалением:

– Уходить вы, как я понимаю, не желаете. Тогда простите…

В глаза мне ударил слепящий пучок, как показалось, огня.

Дальше – не помню ничего. Обрывки картин, грохот, стремительное движение, пугающие звуки…

Только через несколько месяцев, уже будучи в столице, я узнаю, что на самом деле происходило той ночью в городском парке, который назывался «Шахтер».

Очнулся я на скамейке у подъезда незнакомой пятиэтажки. Память работала ясно, даже прозрачно как-то. И сразу задал себе два вопроса: каким образом оказался здесь, и как он это сделал?

Андрюха, наш скромный трудяга, на которого особенно любил покрикивать Зарин.

Мне вспомнился рассказ Йен о встрече с Соломией. В частности, та спрашивала, как удалось спасти человека в Белоруссии. Они там кого-то приговорили и обрекли. А Йен участвовала в спасении.

«Мы его спасли Божьим Словом».

Андрей меня тоже сегодня спасал?

Но каким образом? И почему?

Времени для полного осмысления не оставалось.

Я должен был вернуться в парк.

На то место, как вспоминалось, вела узенькая асфальтовая тропка. Начиналась она буквально из ниоткуда, сразу за кюветом старой дороги, шла вдоль аллеи низеньких акаций, доходила до середины пустыря и также неожиданно обрывалась.

Я двигался перебежками, крался, опасаясь.

Мне до одури, до жути было страшно, но не пойти я не мог. Пытка неизвестностью судьбой Андрея была хуже, чем любые «молотки». Мысль о том, что человек подвергся опасности из-за меня, выбивала напрочь. И что, по сравнению с этим, какие-то там кредиты? Что неустроенность?

Засевшая в голове, заклинившая думка о том, что Андрей нуждается в помощи, он ранен, либо избит, приводила меня в трепет. Я чувствовал, что должен позаботиться об этом немногословном, таинственном парне.

Понемногу добрался до того места, где Андрей столкнул меня в сторону и велел немедленно убираться. Неизвестно, что происходило дальше, но явных следов борьбы пока не наблюдалось. Быть может, её и не было.

Вышел на небольшую полянку и пошёл по отяжелевшей вдруг траве.

И на ней не оставалось следов.