Целительница: на грани

– Смотри, уже жизнь возвращается в тебя – шутишь. Пойдём. А то возьму тебя на руки и понесу к машине. Все будут на нас смотреть и поползут новые слухи о тебе.

– Удар ниже пояса.

– Чтобы к тебе вернулась улыбка, все средства хороши.

– Хорошо, – согласилась Вика. – Только дай я сделаю один звонок, выйду на улицу.

– Идёт. Я куплю кофе и тоже выйду.

Виктория вышла из кафе, отошла от входа к высокому парапету и позвонила маме.

– Мам, меня мучает один вопрос. Я теперь знаю о факте семейного насилия: одну женщину муж периодически бьёт, и ребёнку как-то досталось. Дело не в том, что он всё это видел, а именно физически досталось, когда он полез защищать мать. Что мне делать? Обратиться в полицию?

– Перед тем как причинить кому-то добро, подскажи мне, что на этот счёт думают сами участники процесса?

– Не знаю. Я не спрашивала у Елизаветы, – честно призналась Вика.

– А какие у тебя доказательства?

– Нет доказательств, кроме моих видений, – смутилась Пятницкая.

– Тогда сначала скажу о простом: лично у тебя нет никаких реальных доказательств. Травмы ребёнка могут быть списаны на падение с велосипеда или нечто подобное. Ты не врач, чтобы утверждать иное. Твои слова могут опровергнуть, а тебя обвинить в лжесвидетельстве.

– Но как же?

– А тут сложнее, и совет один: работать над принятием ситуации, как она есть. Поговори с той женщиной, если хочешь. Спроси, хочет ли она заявить о случившемся в госорганы. Но я боюсь, тебя ждёт неудача. Если бы она хотела заявить на мужа, то уже сделала бы это.

– Но должен же быть какой-то иной выход?

– Слишком благие намерения, милая. Посмотри на ситуацию со стороны: их сын умирает, сейчас никто никого не бьёт. И ты хочешь именно сейчас убедить кого-то официально разобраться в ситуации и наказать виновного? Они уже и так наказаны.

– Ну как же? – почти прошептала Вика.

– Когда мы делаем что-то неверное с телом, например, обжигаем руку, то оно даёт нам предупредительный сигнал через боль и импульс одёрнуть её. Здесь по аналогии. Если мы идём не по судьбе, с нами происходят болезненные ситуации. И чем дальше мы отклоняемся от маршрута, тем наша душевная боль сильнее.

– Н-да. Я вроде и понимаю, о чём ты, но не могу это сейчас принять. Всё равно не могу. Тому мальчику всего пять. И всё ради того, чтобы его мать изменила свою жизнь? Это жестоко! – тяжело вздохнула Вика.

– Философы называют наш мир миром боли и печали, – тихо добавила Анастасия Георгиевна. – Мы здесь учимся и познаём различные аспекты мироздания.

– Я позвоню уже завтра, мам. Извини. Не могу пока всё это принять. Пока.

– До завтра, милая, – с нотками грусти ответила Анастасия Георгиевна, принимая выбор дочери.

– Твой капучино, – Алексей протянул Вике бумажный стакан.

– Может, виски? – задумчиво произнесла она, рассматривая алкогольный магазин напротив.

– В парке можно купить только пиво.

– Я сейчас решу этот вопрос, – покачала головой Пятницкая, вернула Смолину кофе и отправилась в магазин.

– Вика! – остановил её Алексей. – Что у тебя в любой стрессовой ситуации включается алгоритм клуба «Я сама»? Вместе идём. И забери свой кофе. Пей и успокаивайся. Ты же без него жить не можешь. Виски?! Ладно, сегодня можно. И всё-таки ты много пьёшь.

– Можешь поехать домой и не мешать мне расслабляться.

– Ага, оставь тебя наедине с виски… Нет уж.

* * *

– Пойдём посмотрим на закат, – предложил Алексей, когда они зашли в парк. – Надеюсь, будут свободные лежаки.

– Лежаки? – не поняла Вика.

– Да, пойдём. Сама всё увидишь. Здесь есть пляж. Закат неполноценный. Река. В воду солнце не опускается, но всё равно красиво. А после красиво смотрится свет в окнах высотных домов.

– Ты знаешь этот парк?

– Знаю. Мосфильмовская не так далеко отсюда. А у меня маленький сын. Периодически приезжаем сюда гулять.

– Да, ты же теперь примерный семьянин, – без иронии констатировала Вика.

– Сам удивляюсь, – покачал головой он.

– И каково оно – быть отцом?

– Всё меняет. Я был не готов к этому.

– Говорят, к рождению детей нельзя быть готовым. Хотя мне сложно судить. Я пока и без того знаю, что не готова.

– Конечно, ты ещё сама ребёнок.

– Кажется, я снова начинаю жалеть, что ты сегодня мой компаньон.

– Хватит тебе. Сколько раз говорить, что я тебе не враг. Я слишком хорошо к тебе отношусь.

Вике показалось, что Смолин сказал это с большей теплотой, чем того требовали обстоятельства, и даже с некоей грустью, поэтому она чуть подала корпус вперёд и заглянула Алексею прямо в лицо, чтобы прочитать его истинные чувства по мимике.

– Я хорошо к тебе отношусь, – улыбнулся в ответ Алексей. – Не ищи подтекст. Я помню, что ты замужем, а я женат. Просто старые друзья.

– Хорошо, – кивнула Вика, успокаиваясь. – А то мне померещилось.

– Да, померещилось, – поддакнул Алексей. – Нам вниз по лестнице под гору. Почти пришли.

Пятницкая и Смолин расположились на широком деревянном топчане, на котором могло уместиться четыре человека. Ложиться не стали, так как у них не было с собой пледа или подстилки, а сели, свесив ноги. На соседних лежаках люди тоже ждали закат. Почти все места были заняты.