Цена нелюбви

— Японцы считают их противоположностями, — сказала я, выкидывая в окно свои липкие трофеи. Сиденье Кевина было закреплено между нами, и я пожалела, что не могу, как прежде, положить ладонь на твое бедро.

— Мама пукнула, — сказал Кевин, решив наконец, как меня называть. — Воняет.

— Об этом не говорят вслух, Кевин, — строго сказала я. В Норфолке на пересадке я ела бобовое пюре с банановым гарниром.

— Как насчет «Джуниор»? — предложил ты. — По пути, и у них есть детское меню.

Прежде ты обязательно подумал бы, что я пятнадцать часов пересадками летела из Найроби, могла устать и от полета, и от дурной еды, и вряд ли выдержу шумную атмосферу ярко освещенного ресторана с единственной компенсацией — чизкейком. Я-то надеялась, что ты найдешь приходящую няню и встретишь меня один, отвезешь в тихий ресторан, где за бокалом вина я застенчиво изложу тебе новую главу своего романа о материнстве. Другими словами, я хотела избавиться от Кевина, чтобы успешнее рассказать тебе о том, насколько больше времени я теперь собираюсь с ним проводить.

— Отлично, — еле слышно сказала я. — Кевин, или ешь свои палочки, или я их заберу. Не кроши по всей машине.

— Ева, дети всегда пачкают! — весело воскликнул ты. — Расслабься!

Кевин скривил в улыбке оранжевые губы и швырнул в меня липкой палочкой.

В ресторане Кевин презрительно отмахнулся от высокого стульчика. Поскольку отцовство моментально превратило тебя в невыносимо самодовольного типа, нотацию прочитала я:

— Хорошо, Кевин, но запомни: ты можешь сидеть как взрослый, только если будешь вести себя как взрослый.

— НЕ не, не не. Не не-не-не: не не - не нене не-не не не-не не-не не не не.

Он насмешливо и с завидной точностью воспроизвел мою суровую интонацию; ему позавидовал бы любой импровизатор.

— Прекрати, Кевин, — сказала я как можно резче.

— Не-не не не не!

Я повернулась к тебе.

— НЕ не, не не. Не не-ие-не. НЕ не, не не. Не не-ие-не!

— Как давно это началось?

— Кажется, месяц назад. Это этап. Он его перерастет.

— Не не? Не-не, не не-ке-не. НЕ не, не не. Не не-не-не?

— Я не выдержу, — сказала я, с каждой секундой все больше сожалея о своих словах, возвращающихся ко мне пародийным не не.

Ты хотел заказать Кевину луковые колечки, а я возразила, что он, похоже, весь день ест соленую дрянь.

— Послушай, — сказал ты. — Я счастлив, что он вообще что- то ест. Может, ему не хватает каких-то элементов вроде йода. Я считаю, что надо доверять природе.

— Перевод: ты тоже любишь чипсы и прочую дрянь, и вы подружились на этой почве. Закажи ему гамбургер в тесте. Ему необходим протеин.

Пока официантка повторяла наш заказ, Кевин продолжал выть не не, видимо переводя на свой язык «салат и фирменный соус».

— Какой смышленый мальчик, — сказала официантка, с отчаянием взглянув на настенные часы.

Когда принесли гамбургер, Кевин схватил высокую граненую солонку с огромными дырками и сыпал соль, пока его тарелка не превратилась в гору Килиманджаро после снегопада. Я возмутилась и потянулась, чтобы счистить соль, но ты перехватил мою руку с ножом.

— Почему бы не оставить его в покое? Пусть играет, — тихо упрекнул меня ты. — И эту соленую фазу он перерастет, а потом мы ему о ней расскажем, и он почувствует, каким причудливым был даже в таком раннем возрасте. Это жизнь. Это хорошая жизнь.

— По-моему, у Кевина никогда с причудами проблем не будет.

Хотя материнские чувства, овладевшие мною в последние дни, быстро испарялись, я собралась с духом:

— Франклин, в этой поездке я приняла очень важное решение.

Как всегда, в самый неподходящий момент официантка, со скрипом ступая по рассыпанной Кевином соли, принесла мой салат и твой чизкейк.

— У нее пятно на лице. — Кевин указал на родимое пятно дюйма в три шириной, напоминающее очертаниями Анголу, на левой щеке нашей официантки. Девушка густо замазала коричневую кляксу бежевым корректором, но он почти весь стерся. Как и в большинстве подобных случаев, попытка замаскировать изъян выглядит хуже самого изъяна, что мне еще предстояло испытать на себе. Прежде чем я успела остановить Кевина, он спросил ее: — Почему не моете лицо? Оно грязное.

Я рассыпалась в извинениях. Бедняжке было не больше восемнадцати, и, безусловно, всю свою жизнь она страдала из-за этого пятна. Девушка выдавила улыбку и пообещала принести соус.

Я повернулась к нашему сыну:

— Ты ведь знал, что это пятно не грязь?

— Не НЕ не не не-не не, не-не не?

Кевин сполз под стол, уцепившись пальцами за край столешницы и уткнувшись в нее носом. Его глаза поблескивали, и я не ела, но чувствовала его растянутые, крепко сжатые в странной ухмылке губы.

— Кевин, ты понимаешь, что оскорбил ее? А что бы ты почувствовал, если бы тебе сказали, что у тебя грязное лицо?

— Ева, дети не понимают, что взрослые могут болезненно относиться к своей внешности.

— А ты уверен? Ты об этом где-то прочитал?

— Может, не будем портить наш первый совместный вечер? — взмолился ты. — Почему ты всегда думаешь о нем самое плохое?