Цена слов (СИ)

Некоторое время крод ничего не говорил, даже не глядел на Олега. За спиной у скитальца по-прежнему лежал часовой без сознания, Олег не успел его спрятать, а значит придётся разбираться и с этим. Перехватив автомат поудобнее, скиталец начал подкрадываться к следующему «пассажиру» автобуса. Но тот вдруг поднял на Олега залитые кровью глаза и снова заговорил:

– Я знаю, у них есть чистая Навь – целых две, или три, если тот парень выжил. На него навалились всем скопом, двоих он убил, но остальные-то его резать начали – все хотят чистой юшки, а не той грязной дряни, которую Нерв нам даёт…

Крод сплюнул алую тягучую нить за окно. Он пока не раскусил Олега, и скиталец осторожно подбирался к нему для удара.

– Три глотка на семью, трижды в неделю, – продолжал «пассажир». – Чернава от таких капель совсем ослабела, только кровь её ко мне возвращает: от одного глотка улыбается, розовеет, силы есть за сыном ходить. Почти всё ей отдаю, хотя знаю, что дурная это юшка, поганая, от одержимых.

Олег замер возле одурманенного колдуна. Ему вдруг захотелось узнать побольше, о чём он болтает.

– Да, я знаю, ты мне говорил! – словно отвечая на вопрос молчаливого собеседника, махнул рукою окудник. – Эти твари из первого круга всю чистую забирают себе, до нас во втором хорошая не доходит! А уж женщинам и детям из третьего круга и подавно ждать не приходится! С каждым годом всё хуже. Нерв никогда не признает, но племя под нами вымерло всё! Разговоров об этом в общине всё больше. Что же делать, если придётся отказаться от крови? Голод настанет. Здесь тепло, много топлива, а зверей нет совсем и травинки не вырастишь на проклятых землях. Перебираться надо на новое место, стать как простые оседлыши – к лесу присосаться, или к реке: зверя бить, рыбой промышлять, пахать, наконец! Но нет: «Прозрение будущего, сила нечеловеческая, колдовство!» – тьфу! Мы пятьдесят Зим так прожили – хватит! С тех самых пор, как с нечестью сговорились, сами как опаршивели. В общинах, когда топливо на еду меняем, на нас глядят как на заразных! Простой пищи всегда не хватало, а вытягивало нас оно – зелье наше багряное. С ранних Зим – по ложечке детям, чтобы есть не просили. У них глаза загораются, сердца бьются, до вечера силы хватает дуреть. А потом голод нагрянет, навалится с новой злобой, а ведь не всегда их покормишь. И снова даёшь, и снова годы жизни у них забираешь! Они не чуют ещё, как тела их хилеют – нутро само себя выжигает! Сила есть, а внутри… пустота.

Крод прижал к лицу влажные от дождя руки. Он что-то неразборчиво замычал словно бык, которому надоело стоять в тесном стойле.

– Жидкая она, поганая, дрянная, – выл колдун сквозь ладони. – Уж Зим десять-пятнадцать такое пошло: в рот не лезет, выворачивает тебя наизнанку. У людей бешенство, по домам благим матом кричат. Чернаве моей особливо тяжко. Как вижу, что она лицом бледнеть начинает, так хватаю её за руки и силой держу. Она мечется, кричит, хочет себя покалечить, всё тело холодное, как у покойницы. Морокошка на мать глаза вытаращит, пятится-пятится, боится потом к мамке-то подходить. Если чистой кровушки в скорости не найду, помрёт она и один я с ребёнком останусь…

Охранник вяло развернулся и, шатаясь, пошёл прочь из автобуса. На продавленных ступенях он замер и обронил:

– Хороший ты мужик, Мракобор. Поговоришь с тобой и на душе легче. Пойду у Нерва опять юшки чистой просить, может он от нового Волчонка нальёт – хоть полглотка, для Чернавы…

Колдун вышел под дождь, а из груди Олега вырвался вздох облегчения. Это ж надо – ни словом не обмолвился, а вот и поговорили. Многое он узнал об окудниках, теперь стало понятно, почему в других общинах они о себе ничего не рассказывают. Люди, которые пьют навью кровь, захватили все мысли Олега. Как такое вообще было возможно? Как долго человек может держаться и выживать в холодах только на одной навьей силе?

Рука скитальца невольно прижалась к груди. В лёгких по-прежнему саднило от прошлого приступа. Но ни кашля, ни лишнего хрипа он себе не позволил. Олег схватился за тело в автобусе и как мог спрятал его между сидений.

Выйдя под холодные струи дождя, скиталец натянул капюшон и зашагал по общине. На мокрой улице в поздний час почти никого не было видно. Только пара обритых на лысо женщин повернула к нему равнодушные лица. Они проводили прохожего пустым взглядом, в руках одной из них лежал свёрток, из которого свисали заячьи уши. Нет, ни одной кровью жили окудники. Колдуны питались точно также, как прочие люди. Но та самая «юшка» давала им нечто большее чем простое ощущение сытости – силу, и не только для того, чтобы выжить, но и творить вещи, невообразимые простым людям. О тёмном искусстве Олег знал не понаслышке, достаточно было вспомнить ночное бормотание родной матери в бетонном убежище.