Ценный подарок (сборник)

Козейкин молча переваривал обиду, сжимая кулак в левом кармане пиджака. И вдруг он почувствовал, что большой палец просунулся между указательным и средним, образовав комбинацию, которая в народе называется «фига».

«Вот оно как! — вздрогнул Козейкин, продолжая смотреть на своего начальника преданными глазами. — Ты чешешь меня, а я слова тебе сказать не могу! А знал бы ты…»

От этой мысли ему стало тепло и весело.

— Идите, — сказал начальник, — вникайте и переделывайте.

— Слушаю, — поклонился Козейкин.

В коридоре он вынул из кармана фигу и полюбовался ею:

— Хороша! Эх, хороша!..

Он хотел разжать кулак, но все пальцы прилипли один к другому.

— Боже мой! Что за чертовщина такая! — встревожился Козейкин, не веривший ни в черта, ни в бога.

Поспешно юркнув в мужской туалет, он оглянулся кругом, положил папку с бумагами на подоконник и принялся рассматривать взбунтовавшийся кулак.

— Фу ты, глупость такая! Чушь этакая! — бормотал он, подставив левую руку под струю горячей воды.

Результата не было никакого.

Козейкин струхнул.

— Ничего, это временно, — лепетал он, — это пройдет.

Сунув левую руку в карман, взяв правой папку, он мужественно зашагал в свою комнату.

Молча он уселся за стол и погрузился в изучение служебных бумаг, стараясь делом отвлечься от настигшей его беды.

Прозвенел звонок на обед. Все повскакивали с мест. Козейкин обедать не пошел. Сидя один в пустой комнате перед открытой форточкой, он мысленно видел, как его сослуживцы бодро кидались к буфетной стойке, расхватывая сосиски в натуральной шкурке, треску в томате и винегрет. Он слышал стук вилок и ножей, вдыхал ни с чем не сравнимый запах кислых щей. Пересохший рот жаждал консервированного компота. Сейчас все это было не для него, техника обеденного самообслуживания требовала от едока двух полноценных рук.

— За что?! За что?! — ныл Козейкин, уронив голову на бездушный канцелярский стол. — За что мне это? Мне, молодому, перспективному, выдержанному… За что?! Я же не оскорбил руководство… Я же только в кармане…

На работе Козейкин задержался дольше всех и шел домой один.

На остановке троллейбуса было много народу, просунуться в заднюю дверь Козейкину в его нынешнем состоянии не представлялось никакой возможности.

«Ладно, войду в переднюю, — решил он. — Как-никак я теперь инвалид».

В троллейбусе какая-то хорошенькая девушка, взглянув на мученическое лицо Козейкина, уступила ему место.

Козейкин пробормотал «спасибо». В это время троллейбус дернулся. Козейкин, стремясь сохранить равновесие, невольно вынул из кармана левый кулак и ткнул его чуть ли не в нос хорошенькой девушке.

Троллейбус взорвался криками:

— Хулиган!

— Смотрите, что он делает?!

— Да он же пьян…

— Сдать его в милицию…

— Глядите, так и держит… Бессовестный!

— Я не виноват… Это у меня от рождения, — клялся Козейкин и на следующей остановке выскочил из троллейбуса.

Дома он в пальто и шляпе кинулся на диван и заревел, будто мальчишка, схвативший первую двойку.

Зазвонил телефон.

— Алло! Я вас слушаю, — сказал Козейкин не своим голосом.

— Козейкин, не валяй дурака! От меня не спрячешься.

Звонила Люся, девушка, в которую Козейкин был так влюблен, что готов был жениться на ней вопреки своему моральному кодексу.

Козейкин замер.

— Где ты, Кролик? — смеялась Люся. — Жив?

— Почти.

— Приезжай скорей. Ты не забыл, что мы сегодня идем в театр?

— Я не могу… Иди с мамой.

Люся восприняла это как личное оскорбление.

— Ты что, с ума сошел?

— Я болен.

— Жди! Сейчас приеду.

Спустя полчаса Козейкин и Люся переговаривались через закрытую дверь.

— Козейкин, открой!

— Не могу… У меня болезнь… Заразная…

— Я не боюсь! Открой!

— Нет, я не могу рисковать твоей жизнью… Мы увидимся в другой раз.

— Другого раза не будет! Открой!..

— Не могу! — стонал Козейкин.

— Ах, вот что… — догадалась Люся. — Ты не один… У тебя женщина…

— Один! Честное слово, один… Как рак-отшельник.

— Не верю! Ты аморальная личность. Я уйду от тебя к Сержантову.

У Козейкина заныло под ложечкой. Сержантов был хоккеист. Рост сто восемьдесят пять, а в Козейкине было всего сто семьдесят.

— Люся, я объясню тебе потом, после… — заскулил Козейкин.

— Все, — безжалостно произнесла Люся и ушла.

Ночь Козейкин провел без сна, а утром в субботу отправился в травматологический пункт.

«Медицина у нас на высоте», — успокаивал он себя.

Войдя в кабинет, Козейкин остановился на середине комнаты.

— Больной, идите сюда, — позвала его хирург.

Краснея, Козейкин приблизился к ней.

— Так, так, — сказала она, рассматривая кулак Козейкина, — ничего не понимаю, Алексей Денисыч, помогите разобраться.

Худой черноволосый врач оставил парня с подбитым глазом и тоже занялся Козейкиным.

— Ну и ну! — присвистнул он. — Где же это вас так угораздило?

— Ночью, — соврал Козейкин, — неловко повернулся во сне.

— Редкая травма, — сказала хирург, — первый раз в моей практике.

— И в моей, — сказал черноволосый врач, — нужно показать его Ефиму Осиповичу.

Вскоре явился и сам Ефим Осипович, розовый седой профессор, в сопровождении лохматого ассистента и стайки студентов.