Центромурцы

- Соскочила, - шатаясь, ответил Павлухин. - Сам видел: от выстрела прыгнула задом за борт. Лопнуло что-то...

- А-а-а-а!- вздохнула толпа.

Вздохнула, точно на фейерверке, но фейерверк прозвенел над головами снарядом и с правого борта рассыпался стеклянным столбом.

- Лодка, - объяснил Павлухин. - Стреляет, стерва! И ром не допили. Жалко!

Только теперь Болотов увидел по корме низко лежавшую в воде подводную лодку. Второй выстрел - круглой вспышкой, всплеском недолета, скрежетом осколков, водяной пылью по палубе.

Павлухин вдруг забегал:

- Вниз! Надо на бережишко, а они машину бросили. Которые духи - вниз! Язвие, ястрие, - вниз!

Двое машинистов, очнувшись, спрыгнули в люк. За ними механик в одном белье и до глаз черный кочегар. Болотов тоже рванулся к люку - привычка звала в машину. Но на бегу передумал: надо на мостик, оттуда виднее и не так страшно.

Толчок - точно тральщик врезался в стену. Падая, Болотов слышал веселый окрик Миньки Павлухина:

- Головой!

Когда вскочил, увидел вместо орудийной платформы с комендором разорванный полубак и сквозь него сверкающее море. По инерции бросился вверх по трапу. На мостике на штурвале стоял штурман Класт. Он курил длинную вечную сигару.

- Успеем? - спросил Болотов.

Класт взглянул вперед. До входа в губу - два кабельтова, но выскакивать на входной риф не следует. Значит, еще шесть до подходящих камней. Ход десять узлов - восемь кабельтовых, - около пяти минут.

- Нет.

Труба вдруг исчезла, и на мостик повалил тяжелый дым. Болотов, кашляя, вцепился в поручень. Все равно уходить некуда.

- Сдавайся! - кричали внизу.

- Нечем! - ответил голос Павлухина.

- Как нечем? - вслух удивился Болотов, но сразу понял: очевидно, мачта с флагом на гафеле сбита, и нечем показать, что тральщик сдается.

Новый взрыв, новые крики, в дыму, разлетаясь в щепы, промелькнула шлюпка и рванул удар - самый сильный. Свист пара, нарастающий крен, но страшнее всего сознание: сейчас придется лезть в нестерпимо холодную воду. Расшнуровывая ботинки, Болотов увидел вспышку. Потом была темнота, и в нее упала последняя мысль: к счастью, не пришлось!

И почти сразу же перед глазами закружилось светлое небо. Качались облака и солнце. Дымя, падал засевший в камнях тральщик, а за ним темная полоска на воде. Во второй раз Болотов ее узнал. Это была подводная лодка. Она кончила свое дело и теперь смотрела молча.

Голова его лежала на планшире шлюпки. Волнами скользила шлюпка, и волнами охватывала голову тупая боль, - вот отчего все качалось. С трудом он обернулся - шлюпка была полна народу.

- Сколько же?

- Шестеро, - из-за спины ответил голос Класта. - Павлухин тоже.

20

Костя Гарковенко жил в чайном домике. Жил легко и просто, пока однажды, после ужина, доктор Казаринцев по ошибке не вышел вместо двери в противоположную стену его дома, разломав ее сверху донизу.

Это сильно повлияло на Костю. Он бросил пить и стал задумываться. Задумавшись, как-то утром вместо чая заварил себе табак, отчего его рвало по всему Мурманску.

Все местное население смеялось. Пожалела Костю одна лишь барышня, Косточка. Решив, что его нельзя предоставить самому себе, она переселилась в его чайный домик. Так Костя женился на Косточке.

Это совпадение долго служило темой для острот, однако о замужестве Косточки мурманская молодежь искренне сожалела. Косточка была очень доброй и, пока жила одна, никому и ни в чем не отказывала. Об этом ее свойстве знали все и говорили не злословя, а лишь с чувством благодарности. Теперь же - с сознанием непоправимой утраты.

Стряпала Косточка весело, Костю держала в порядке и счастье его берегла. Сперва он пробовал понять, почему ее прозвали Косточкой. Не от фамилии, потому что звали ее по-настоящему Татьяной Чечень. Не от наружности, - она была пухленькой, круглоглазой и уютной.

- Почему? - в который раз спрашивал он ее.

- Вот, ей-богу, не знаю, - в бесчисленный раз отвечала она и бежала по хозяйству.

Наконец Костя успокоился. Не все ли равно в конце концов?

Он начал полнеть.

21

Проснувшись, Косточка похолодела от страха: входная дверь, скрипя, качалась на петлях, в комнате было светло и кто-то кашлял.

Шепотом она позвала Костю, но Костя не хотел просыпаться. Тогда в отчаянии она ущипнула его за плечо.

Костя замычал и вскочил, чуть не опрокинув фанерную ширму. Спросонья в исхудавшем, небритом человеке он не сразу узнал Болотова. Узнав, поздоровался и успокоил свою Косточку. Потом закрыл входную дверь, зажег лампу, затопил печь, - все без единого слова, потому что говорить он не любил.

Конечно, занятно было услышать, что расскажет Гришка, но чайник требовал непосредственного внимания, а Косточка куда-то запрятала хлеб и сахар.

После чая Болотов сказал:

- Плохие дела, - и лег спать на полу.

- Спокойной ночи, - ответил Костя и тоже отправился на покой. Уснуть ему, однако, не удалось. Косточка всю ночь терзалась законным любопытством.

Разговаривали утром. Вернее, говорил один Болотов, но неохотно. Говорил, не подымая глаз. Об англичанах, о Печенге, об отце Амвросии и об отце-монтере.

Но все это было не то. Косточка дрожала от нетерпения.