Цепи рая

Покинув танцпол, Манос спросил, где туалет, и направился туда сквозь толпу пьяных в доску гостей. Сам он до сих пор не выпил ни капли. Сегодня. Сегодняшний вечер решит все.

У огромной мраморной раковины мыл руки мужчина, только что вышедший из кабинки.

Вот и ответ.

Психолог.

Моральная отчужденность. «Греки верят в то, во что хотят верить, и точка. Измениться они не могут».

Макиавеллизм[55] и психопатия. «Я скажу что угодно, чтобы получить то, что мне нужно».

Эгоизм. «Возможно ли преодолеть себя?»

Но как человек, стоящий перед ним, связан с Ари Фишером?

Франц Хансен увидел приближающегося Маноса в зеркале и мгновенно переключился в режим холодной отстраненности. Вода еще лилась, но он уже отряхнул руки.

– Вы один? – спросил Манос, открывая соседний кран.

Журчание воды нейтрализовало звуки музыки снаружи.

– Лена в дамской комнате.

– Вы обрели друг друга, – улыбнулся Манос. – Еще раз.

– Да. – Тень триумфа коснулась губ Хансена, но они тут же сложились в кривую улыбку. – Потому что Лена верит в способность людей меняться.

– Лена действительно верит. А вы?

Их взгляды встретились в ледяном молчании.

– Так ли уж важно, что я думаю? – Его голос прозвучал грубо и хрипло, как будто говорил кто-то другой. – Все знают, что люди могут меняться. Человеческая цивилизация основана на идее перемен.

– Концепция свободы воли… – прошептал Манос.

– …это миф.

Хансен взял льняное полотенце и начал вытирать руки.

– В лобной коре двести пятьдесят нейронов предсказывают решение человека за семьсот миллисекунд до того, как оно будет принято. Что вы скажете на это, мистер Ману?

– Зовите меня Манос.

– Так что, Манос? Обладаем ли мы свободой воли?

– У нас есть жизнь.

– А что такое жизнь без свободы?

Манос закрыл кран, чтобы лучше слышать. Но кран повернулся не полностью, и капли падали на мрамор в контрапункт танцевальной музыке. Хансен, казалось, ожидал, что Манос возразит ему.

Но Манос ничего не сказал. Франц Хансен положил полотенце.

Манос ничего не сделал. Франц Хансен улыбнулся ему.

Манос не двинулся с места. Франц Хансен прошел мимо него.

Манос отпустил его. В кармане загудел телефон. Игнорируя все звонки и сообщения, Манос набрал офицера Белласа. Но попал на голосовую почту. Он остался на месте. Просмотрел предыдущие звонки. От Мэй – ничего. Но были четыре пропущенных с другого номера. Из Сингапура. Он зашел в одну из кабинок и перезвонил по этому номеру. Издалека, словно из другого мира, с другой планеты, донесся знакомый, полный достоинства голос Даниеля Новака.

– Манос! Мэй не отвечает, поэтому звоню тебе. Мы получили ответ от немцев. Подозреваемого зовут Ари Фишер.

– Да, знаю, – равнодушно сказал Манос.

– Он использует свой аккаунт для загрузки черновиков, набросков. Он ничего не опубликовал, но у него есть соавтор.

– Франц Хансен, – сказал Манос.

На линии стало так тихо, как будто звонок прервался. Голос застрял у Маноса в горле; он ждал, когда заговорит Новак. И когда директор заговорил, Маносу показалось, что его голос, словно раскаленное железо, вонзился ему в сердце.

– Как ты узнал?

78

В Кембриджском университете Франц Хансен рассматривал наиболее важные вопросы, касающиеся роли сознания. Могут ли люди меняться? Как они принимают те или иные решения? То, что долгое время было хлебом насущным для философов, стало предметом глубокой озабоченности специалистов по обработке данных.

Но не Маноса Ману.

Сейчас его единственной заботой была Мэй. Выйдя из туалетной комнаты, он снова позвонил ей и, не получив ответа, отправил короткое сообщение: «Хансен». Потом опять набрал номер Белласа и прижал телефон к уху, чтобы расслышать что-то на фоне музыки и веселья.

– Это Франц Хансен! – выпалил он, как только Беллас ответил.

– Ты просто ненавидишь его…

– Он подходит по всем параметрам!

– В одном ты прав, в другом не прав.

«Прав? Не прав? Что, черт возьми, он говорит?»

– Он не грек, – продолжал Беллас. – Но и не Хансен.

– Тогда кто же? – крикнул Манос.

– Его зовут Ари Фишер, – важно, как будто выигрывая спор, заявил Беллас.

– Ари Фишер – это Франц Хансен! Это один и тот же человек!

Беллас застонал. Связь прервалась.

Вечеринка достигла пика. Друзья и родственники образовали кольцо вокруг счастливой пары на танцполе; музыка разносилась так далеко, что казалось, будто на свадьбу собрался весь Миконос.

Манос огляделся, высматривая в толпе Хансена.

Неужели ушел?

Он поискал Лену.

Тоже не видно…

Александра Аткинсон обхватила его за пояс и попыталась затащить на танцпол. Манос напрягся и оттолкнул ее.

– Не сейчас!

Она пошатнулась и упала. Манос попытался поднять ее на ноги, но кто-то толкнул его и едва не сбил с ног. Сэнди. К ней присоединились Стефан и Фредерик. Словно сумасшедшие, они схватили его за руки и потащили танцевать. Манос ошалело отбивался.

– Не сейчас! Ребята! НЕТ!

«Что за дела? Не будь таким серьезным!»