Наконец, пятый эпизод — разрыв «по делу иконоборцев (726–787) — 61 год». Ересь иконоборчества поначалу распространялась исподволь. После удаления с патриаршего Константинопольского престола свт. Германа, в 730 г. новый патриарх Анастасий издал циркулярное послание, в котором официально санкционировалось иконоборчество.[345]
В 731 г. собор Римской Церкви во главе с папой Григорием III предал анафеме всех, кто впредь будет исповедывать иконоборчество.[346] Эту дату (а не 726 г.) можно считать началом отпадения Церкви Константинопольской от Церкви Вселенской. Правомочен ли был римский собор налагать подобное отлучение? Здесь необходимо учитывать три обстоятельства: 1) собор не вмешивался в административные дела или каноническое устройство Константинопольского патриархата, но осудил несомненную ересь; 2) перед лицом собора были греческие монахи–беженцы,[347] свидетельствовавшие о том, что и в самой Греции существуют здоровые силы, порвавшие с иконоборческой церковью и, так же, как и Рим, осуждающие ее; 3) к осуждению иконоборчества присоединились три восточных патриарха — Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский. Показательно, что Иерусалимский патриарх Феодор, вступивший около 764 г. на патриарший престол, разослал общительную грамоту в Антиохию, Александрию и Рим,[348] но не направил ее в Константинополь, чем засвидетельствовано отлучение Константинопольской церкви того периода от Восточных Православных Церквей. Об отпадении официальной Константинопольской иконоборческой церкви от Церкви Вселенской свидетельствуют и некоторые другие факты.Как говорится в житии святого Стефана Нового, последний, будучи в тюрьме, «обратил в православие даже двух императорских посланцев».[349] Из иконоборчества «обращали», следовательно, оно являлось отдельным от Церкви сообществом. Бывший иконоборческий (Воссоединение Константинопольской Церкви с Церковью Кафолической произошло с восшествием на патриарший престол иконопочитателя святителя Тарасия в декабре 784 г. Вступление папы Адриана в общение с Константинополем в 785 г.[351]
(а не в 787) было реакцией на общительную грамоту Тарасия, свидетельствовавшую о возвращении Константинополя к единству веры. На VII Вселенском Соборе православие свт. Тарасия не подвергалось сомнению и чистота хиротонии тоже, в отличие от приводимых на суд бывших иконоборческих епископов. Но от кого св. Тарасий мог получить хиротонию? Здесь неожиданно находим ответ у Карташева: иконоборческим, даже в разгар Копронимовых свирепств, был «