Цифры нации

Римов тоже полагал, что будет именно так. Толпа между тем стала заметно редеть. Сергей Иванович поднялся по ступеням к мужику и, предъявив удостоверение, попросил рацию для связи с дежурной частью своего управления. Он вызвал машину и вскоре был дома. Супруга, как и следовало ожидать, была в расстроенных чувствах.

– Неужели нельзя позвонить?! Неужели я такого заслуживаю?!

Под конец она утомилась и легла в кровать. В груди у нее колотилось. Такого не может быть, чтобы какая-то Ревкомиссия! Ни с того ни с сего! Настоящего комиссара!

Воспитанная на тонких и здравых принципах римского права, она не допускала мысли, что обычаи на Руси имеют более крепкие корни, чем какое-то право.

Римов поднял трубку квартирного телефона, набрал домашний номер председателя правительства. В трубке послышался вызов, но председатель не отвечал. Сергей Иванович включил телевизор. Ведущая говорила взволнованным голосом:

«Согласно последним сведениям, ничего утешительного сказать невозможно. Банк обнулил счета, сделав нас нищими. Народ в бешенстве… Одни призывают к разгрому банка… Но где он, банк?! Другие призывают к разгону правительства… Но куда же потом без него? Третьи зовут грабить магазины негоциантов. Кого же еще-то грабить, когда есть хочется – ведь в холодильнике пусто… И это еще не вечер. – Она усмехнулась. – Хотя в действительности давно ночь…»

Римов взял трубку и снова набрал номер Большова.

– Слушаю вас, – ответила его супруга.

Поняв, что звонит комиссар полиции, она принялась нудливо ему выговаривать, что сейчас позднее время, что для этого есть день, и вдруг заявила, что Лев Давидович отсутствует дома, считай, вторые сутки, так что она рада была бы помочь, но, к сожалению, не в состоянии.

Сергей Иванович сделал еще один звонок – на этот раз в дежурную часть управления, и велел оперативному дежурному, в случае чего, держать его в курсе дел. После этого выключил телевизор и отправился в спальню к жене…

Утро он встретил с головной болью. Казалось, он пропустил что-то важное или не завершил задуманное. И эта незавершенность давила теперь со всех сторон. Дело было нешуточным, опасным и непредсказуемым. Оно могло обернуться чем угодно. С учетом вчерашних событий выходило, что он так и не успел ничего. Банк спрятал рожки, обнулив счета юридических и физических лиц, тогда как правительство бездействовало. При этом совершенно безобразными на этом фоне выглядели действия Ревкомиссии.

Сергей Иванович наспех умылся, выпил кофе и подсел к телевизору. По местному каналу шел репортаж о вчерашних событиях. Среди ночи били в колокола православные храмы, орал в мегафон мулла, а в ближайшей церкви атеистов-единоверцев, запершись изнутри, причитали:

«Верим в тебя, единственный! Космос возлюбленный наш»!

Потом сменилась картинка. Председатель правительства Большов Лев Давидович, сидя у себя в кабинете, давал интервью местному журналисту.

«– Мы только что звонили в Центр, – сообщил он убитым голосом, – однако там ответили, что это наше внутреннее дело. Центр открестился от нашей республики, сославшись на международный договор, который мы заключили с банком на Апеннинах. – Он хлебнул воды из стакана и продолжил: – Таким образом, право наций на самоопределение сыграло с нами злую шутку… Что касается меня… – закашлялся он и снова отпил воды, – могу сказать вполне определенно, что моя персона не имеет к этому никакого отношения, поскольку упомянутое решение принято старым составом кабинета министров – в то время я еще служил на флоте и даже не думал заниматься государственными делами…

– Это мы понимаем, что без вас, – прервал его журналист, – но нам хотелось бы знать, извините, что делать? Понятно, что виноват виртуальный банк, за которым неизвестно кто. Мы ничего не знаем. Нам известно одно: существовали счета, была расчетная единица, которая так и называлась – единица. Исходя из этого еще один вопрос: где эта единица? Ее нет? Она больше не существует? Что вы можете сказать по этому поводу?

– Ничего, – сказал, багровея, Большов. – Я знаю столько же, сколько и вы… Меня спросили – я ответил.

– По крайней мере честно, – вздохнул журналист».

Картинка сменилась. Тот же репортер, стоя на фоне речного обрыва, говорил рублеными фразами:

«Выходит, так и есть! Банк, навязанный сверху, сделал нам бяку! В результате мы имеем громадный провал не только в финансах, но и в истории нашего развития – мы банкроты! И это еще мягко сказано. Дело в том, что у нас вообще ничего нет. У нас нет национальной валюты, у нас нет недвижимости, у нас нет запасов. Выходит, мы жили в долг, и теперь наступил час расплаты…»

Камера побежала от обрыва к реке и замерла.

«Может, нам утопиться? – спросил он неожиданно. Потом, помолчав, добавил: – И тогда окончательно кому-то будет счастье…»

– Кажись, приехали, – сказала жена, останавливаясь у Римова за спиной. – Дошли, можно сказать, до ручки – не так ли?

– Хуже некуда, – произнес комиссар и стал одеваться.

– Может, форму наденешь, – сказала супруга, заметив, что муж достает вчерашний гражданский костюм.

– Нашла время…