– Сын мой,- ответила Екатерина,- я и наваррский король стали теперь друзьями!
– Друзьями? – воскликнул король.
– Да, сын мой, друзьями, и мне нетрудно объяснить вам, как это случилось. Мне пришлось слышать, как два рыцаря-крестоносца почувствовали друг к другу смертельную ненависть на почве соперничества в любви к прекрасной сарацинке. Однажды корабль, на котором находились оба рыцаря, потерпел крушенье, и враги вплавь добрались до острова, который оказался населенным дикими зверями. Как вы думаете, сын мой, что сделали оба врага?
– Наверное, они объединились для совместной борьбы с дикими зверями?
– Вот именно,государь.
– Но против кого понадобилось вам объединиться с наваррским королем?
– Против Лотарингского дома, государь!
– О, лотарингцы теперь мне нисколько не страшны! Их вождь арестован мною!
– Ну, так держите его крепко, государь, потому что, если ему удастся вырваться из плена, он поведет на Лувр парижан.
– Э, пустяки! У меня имеются швейцарцы! – равнодушно ответил Генрих III.
Екатерина, покачав головой, возразила:
– Государь, вы слишком долго не обращали ни на что внимания, чтобы заставить теперь трепетать народ перед своей энергией.
– Простите, государыня, но никогда не поздно стать снова господином!
– Увы, парижане уже не верят в ваш авторитет.
– Ну, так мои швейцарцы дадут им почувствовать его!
– А все-таки следовало бы усилить гарнизон Лувра хотя бы несколькими сотнями гасконцев.
– Гасконцев? – удивился король.- Но откуда я их возьму?
– Я дам вам их, государь,- сказал молчавший доселе Генрих Наваррский.
Генрих III задумался и потом произнес:
– Предположим, кузен, что народ действительно восстанет и что вы придете мне на помощь. Предположим далее, что с вашей помощью я разгоню взбунтовавшийся сброд. Знаете ли, что тогда скажут? Что я соединился с гугенотами!
– Ну, так пусть говорят!
– И папа может отлучить меня от церкви!
– Велика беда! Я тоже отлучен, однако это не лишило меня ни сна, ни аппетита, ни жажды. Стоит только привыкнуть, а там – ничего!
– Но я считаю очень важным быть в хороших отношениях с церковью!
– Государь,- сказала Екатерина,- что же делать, если в данный момент один только наваррский король и может защитить французский трон против алчных поползновений Лотарингского дома и неистовства экзальтированной черни и монахов-фанатиков!
– Но вы забываете о моих швейцарцах! – заметил король.
– Ну так, не откладывая дела в дальний ящик, укрепите дворец как следует, государь! – воскликнула королева-мать.Прикажите запереть все двери, разместите солдат с заряженными мушкетами, пододвиньте к окнам пушки и… ждите грозы, которая разразится с минуты на минуту!
– О,- спокойно возразил король,- я в данном случае подобен путешественнику, который собирается в дорогу и не думает о том, какая погода будет к вечеру, раз вечером он уже рассчитывает быть под надежным кровом. Лишь бы только днем не было ни грозы, ни дождя… Я разрешаю парижанам к вечеру выстроить баррикады…
– Они не преминут воспользоваться этим разрешением.
– Но только не утром! Потому что, видите ли, я непременно хочу отправиться в Сен-Дени проводить тело брата.
– Государь,- нетерпеливо перебила его королева- мать,ведь в Лувре имеется часовня, где временно положено тело моего возлюбленного сына. Оставьте его пока там! Не покидайте Лувра! Ведь вы можете и не вернуться обратно!
– Швейцарцы откроют мне двери!
– Но кто же будет командовать ими в ваше отсутствие?
– Герцог д'Эпернон.
Екатерина пожала плечами и сказала:
– Однако вашему величеству отлично известно, что герцог не отличается особенной храбростью!
– Ну, так в случае нужды Крильон встанет с постели!
– Государь,- сказал Мовпен,- не разрешите ли вы и мне вставить свое словечко?
– Говори, милый мой Мовпен, говори!
– Сколько швейцарцев предполагаете вы взять с собою в Сен-Дени?
– Две тысячи.
– Так вот! Что, если бы вы оставили остальных в Лувре и поручили командование ими наваррскому королю?
– Вот именно! – одобрительно сказала королева-мать.
Но Генрих III, покачав головой, возразил:
– Нет, это невозможно! Лига не простит мне этого.
– Я раздавлю лигу! – заметил наваррский король.
– А папа отлучит меня от церкви! – вздохнул Генрих.
– Странное дело! – шепнул на ухо Мовпену Генрих Наваррский.- Бывают же люди, которые никогда не трепетали перед шпагой и чуть не падают в обморок при виде кропила!
– Однако,- сказал король,- вот уже подошли кающиеся монахи. Пора выезжать!
– Государь,- грустно сказала Екатерина,- берегитесь!.. На обратном пути вы встретите баррикады!
– У меня имеются швейцарцы,- упрямо возразил король, для которого в последние дни эти четыре слова представляли собою спасительный ответ на все.
В то время как Генрих III отказался от вооруженной помощи наваррского короля и не хотел слушать разумные советы своей матери, герцог д'Эпернон вел по луврским коридорам арестованного герцога Гиза. На душе у бедного д'Эпернона было очень тяжело: он не смел ослушаться короля, но навлечь на себя гнев герцога было тоже немаловажной опасностью.
Все это так живо отражалось на его лице, что герцог Гиз был тронут и сказал ему наконец: