Циничные теории. Как все стали спорить о расе, гендере и идентичности и что в этом плохого

Что стоит за этой одержимостью знанием и его носителями? Попытки оставить не у дел более научно строгие методы, для которых эта строгость служит инструментом достижения их идеологических – теоретических и практических – целей. Исследователи Социальной Справедливости декларируют, что, несмотря на способность точно описывать реальность и строить прогнозы на ее счет, наука и рациональное мышление несправедливо привилегированны по сравнению с широким спектром основанных на идентичности «способов познания». Для них проблема заключается в том, что научные формы производства знания стремятся быть объективными и универсальными и (по крайней мере, с точки зрения большинства людей) часто преуспевают в этом. Поскольку существуют научно обоснованные объяснения социальных проблем, оказывающих влияние на групповые идентичности, наука зачастую вступает в прямое противоречие с постмодернистскими принципами, в особенности с убеждением, что все важные вещи в мире социально сконструированы. Вдобавок к этому многие философы, ученые и другие исследователи приводят аргументированные доводы, указывающие на изъяны в предпосылках, методах и выводах Теории и исследований Социальной Справедливости. Постмодернизм, лежащий в основе исследований и активизма Социальной Справедливости, болезненно воспринимает такую критику, поэтому, как правило, открыто и прямо атакует науку и рациональное мышление. Это происходит не только потому, что они имеют раздражающую привычку указывать на изъяны Теоретических методов, а еще и потому, что они универсальны и, следовательно, нарушают постмодернистские принцип знания и центральное место групповой идентичности, вокруг которой возникли академические исследования Социальной Справедливости. Эта проблема решается при помощи постмодернистского политического принципа. Поскольку наука как заслуживающий доверия производитель знания обладает исключительно высоким престижем – и в течение последних пятидесяти лет подвергалась дискредитации как дискурс власти постмодернистами от Лиотара до Фуко, – исследователи и активисты Социальной Справедливости обычно относятся к ней с глубоким подозрением. Нередко такая позиция обосновывается тем, что временами люди пытались использовать науку и рациональное мышление для насаждения несправедливости – что особенно заметно, если изучать историю с как можно большим цинизмом

[471]. Чаще всего подобные замечания относятся к гораздо более ранним периодам развития науки – например, распространенным в XIX веке доводам в поддержку колониализма, которые сейчас были бы отвергнуты как псевдонаучные. В других случаях подозрение постмодернистов обусловлено тем, что совершенные наукой открытия, в частности касательно различий между биологическими полами, не согласуются с социально-конструктивистскими представлениями. А иногда возражения против науки основываются на мнимой дискриминации: «формальные и неформальные барьеры на пути участия женщин и представителей расовых меньшинств в научных инициативах, [которые] возымели эффект несоразмерно большого присутствия белых мужчин в науке и влияния на нее»[472]

. Эти зачастую невнятные претензии исходят из культурно-конструктивистской предпосылки, что любые неравенства – результат угнетения, а не, скажем, расхождений среднестатистических мужчин и женщин в интересах, и, как правило, сопровождаются жалобами на установки и проблемы, не дававшие о себе знать десятилетиями.

Взамен науки исследования Социальной Справедливости продвигают «иные способы познания», основанные на Теоретических интерпретациях глубоко прочувствованного прожитого опыта. Утверждается, что знанию, основанному на рациональном мышлении и доказательствах, несправедливо отдается предпочтение перед традициями, фольклором, интерпретацией и эмоциями по причине внедренного в него дисбаланса власти. Безо всякой осведомленности о расистской и сексистской подоплеке Теория рассматривает доказательный метод и рациональное мышление как культурное достояние белых западных мужчин.

Примеры этого повсеместны. В 2012 году Дотсон знаменательно окрестила доминирование разума и науки «культурой оправдания» (culture of justification) и призвала заменить ее «культурой праксиса», которая включила бы в себя многочисленные способы познания с целью вовлечь в философию более разнообразные группы[473]. Другие исследователи утверждают, что рациональный и научный подходы ограничивают англо-американских эпистемологов от принятия более широких и разнообразных способов познания[474]

. Третьи рекомендуют обратить внимание на эмоции как на несправедливо игнорируемый способ получения достоверного знания. Элисон Вулф называет это «разделением разума и эмоций» (reason/emotion divide), которое она считает конструктом западной философской традиции. Она продвигает чувства как приоритетный способ познания[475].