Циркач

Порой комиссар Скворцов приносил со службы страшные слухи. Мол, немцы почти затянули петлю на подходе к Ленинграду, и скоро начнется настоящая оккупация, тогда и уехать будет нельзя. Мама от таких новостей теряла рассудок. Отец ей запрещал молиться – как бы посмотрела партия на подобную вольность! – и поэтому она только тихонько плакала. Да еще просила Петю добыть для младшего брата эвакуационный листок: он ведь легко сойдет за ребенка, а детей вывозят из Ленинграда в первую очередь. Но отец говорил жестко: «Война повсюду, нигде не лучше. Нечего бегать туда-сюда!» Казалось, он человек из броневой стали, ну вроде той, из которой делают танки – ничего не боялся и не удивлялся ничему, словно жил десятую жизнь и заранее знал возможные повороты событий. В Ленинграде семье Скворцовых жилось привольно и пока сыто, для чего же уезжать в неизвестность?

Заиграли вальс, но никто почти не танцевал. Официантка разливала красное вино – кислое, по несколько капель в бокал – и разносила десерт: кусочки шоколада в хрустящей бумаге. Гости как один тянулись к подносу, и он пустел на глазах. Коля с утра бродил полуголодный, ведь свадьба целый день гуляла по Таврическому саду, и присесть-то некогда. Желудок бурчал, как сломанное радио. Хотелось ухватить шоколаду. Но проход загородили гости, их спины возвышались над Колей грядой бесконечных скал. Он не находил глазами официантку, только чувствовал тычки и толкотню кругом. И слышал, как в другом конце зала фальшивят музыканты. Знают, халтурщики: гостям и хозяевам безразлична их игра, лишь бы что-то звучало, пока подают еду. Вот и не стараются нисколько. А Коля в жизни не мог халтурить. Для него музыка – любимое и с трудом отвоеванное дело, а работу, как учил отец, нужно делать достойно или не браться вовсе.

Родители отдали его в музыкальное училище еще ребенком. Думали, чем занять сына: для службы и обычной работы он не годился, ведь всегда был маленьким

. Не таким, как другие дети – они-то маленькие временно и вырастут когда-нибудь – а необычайно хрупким мальчиком, без всякой надежды вырасти и возмужать. Окружающие, не знакомые близко с семьей Скворцовых, смотрели на Колю подозрительно, как на причудливое инопланетное растение, его с удивлением разглядывали и не верили истинному возрасту. Колю раздражали их пристальные взгляды, и в детстве он от досады часто строил им гнусные рожи, но теперь сдерживался. Мамаша объяснила, что рожи – это бескультурно и не достойно комсомольца.

Но поскольку он по-прежнему не рос, в семье решили: пускай музыкальное училище, хоть какое-то занятие. Лучше, чем бездельничать и сидеть в будущем на иждивении. Редкий инструмент поддавался столь особенному артисту. Мама отчаянно хваталась за сердце, пытаясь убедить отца, что Коле следует заниматься, а то останется без работы, когда они, родители, умрут. И после нескольких сердечных припадков, после долгих заверений учителя музыки, что у будущего ученика имеется слух, отец снисходительно одобрил обучение. Колю зачислили в класс скрипки.

Учился он с невероятным азартом. Наконец ему доверили что-то! Теперь, спустя десять лет, он владел не только скрипкой, а еще и виолончелью. Инструмент громоздкий для его роста, но он приспособился ловко вскакивать на табурет, придерживая виолончель за гриф, так что выступление получалось оригинальным. Порой он бегал и в соседний класс, заниматься на духовых сверх заданных уроков. Учителя заочно его хвалили с оглядкой на отца. Маэстро Вернер однажды сказал: с такой ловкостью и рвением можно в цирке выступать. А Петя подарил брату скрипку, специально вырезанную мастером под его рост, и обещал, что однажды и для маленького скрипача найдется место в оркестре, всему свое время. Коля мечтал попасть в ученический оркестр каждую пятницу, когда после занятий распределяли ребят на выступления. Но в концерты его не брали.

За неделю до свадьбы брата Коля получил необычное письмо. Оно пришло не в домашний почтовый ящик, как приходили другие письма, а на адрес училища. Но на желтом конверте – ах, красивый был конверт, с тремя печатями и завитушками в углах! – в строке адресата стояли его имя и фамилия: «Николаю Скворцову». Его вручил Евгений Самуилович Вернер, учитель Коли – прямо в руки отдал. Всем в училище известен пунктик маэстро по поводу гигиены: он не касается людей голыми ладонями и круглый год ходит в белых перчатках. Когда нужно что-то передать – кладет на стол или куда придется, чтоб только нечаянно не притронуться к чужому телу, тем более к открытым его участкам. А тут – из рук в руки передал письмо, прямо в ладошки положил! Словно хотел оказать своему ученику особую честь.

Таких прекрасных писем Коле ни разу не приходило. Ему писали только друзья, а они не церемонились, рисовали кривым почерком на конверте: «Коле», а то и «Кольке Скворцову». Здесь же неизвестный отправитель впервые назвал его полным именем: Николай. Сразу видно, что человек серьезный, раз обращается к юному адресату уважительно. Но то, что оказалось внутри письма, было в сто раз лучше его наружной красоты.