Цирцея

Может, попросить его о помощи, встать на колени в песок, простирая руки? Или лучше опрокинуть его на землю и умилостивить таким способом, ведь больше всего он любит неожиданности? Я уже слышала, что он расскажет потом. От отчаяния она бросилась на меня как кошка. Спал бы он лучше с моей сестрой. Они бы друг другу понравились. И впервые мне пришло в голову, что он, может, и спал. Может, они частенько лежали рядом и потешались над моей тупостью. И может, именно он все это придумал, потому и явился тем утром – понасмешничать и позлорадствовать? Я проиграла мысленно наш разговор, перебрала в поисках тайного смысла. Видите, как быстро он мог одурачить? И этого желал больше всего – повергать других в сомнения, заставлять их без конца раздумывать и волноваться, не поспевая за его танцующей походкой. Я сказала в темноту, обращаясь к парящим там, быть может, бесшумным крыльям: “Если спишь с ней, мне дела нет. Спи и с Персом тоже, он у нас первый красавец. Такого, как ты, я ревновать не стану”.

Может, Гермес слышал, а может, и нет. Не важно, он бы и не явился. Ведь куда забавнее посмотреть, до какой крайности я дойду, как я буду, барахтаясь, проклинать его. Отец мне тоже не поможет. Ээт мог бы – хотя бы чтоб поиграть своей силой, – но он на другом конце света. Дозваться его у меня не больше надежды, чем взлететь.

Подумалось: я еще более одинока, чем моя сестра. Я иду к ней, а ко мне никто не придет. Эта мысль меня успокоила. В конце концов, я всю жизнь была одна. Ээт и Главк – лишь остановки на протяжении моего одиночества. Опустившись на колени, я зарылась пальцами в песок. Почувствовала жесткие песчинки под ногтями. В голове пронеслось воспоминание. Мой отец сообщает Главку наш древний непреложный закон: ни один из богов не властен отменить сделанное другим богом.

Но это сделано мной.

Луна над моей головой совершала свой путь. Волны касались ног холодными губами. Девясил, думала я. Ясень, олива и серебристая пихта. Белена и обожженная кора кизила, а в основе состава – моли. Моли, чтобы разрушить проклятие, преодолеть мое злое намерение, перевоплотившее Сциллу, ведь с него-то все и началось.

Я стряхнула песок, поднялась. Мешочек с травами висел на плече. Я шла, и склянки слегка позвякивали – будто вздрагивали на козьих шеях колокольчики. Вокруг разносились запахи, привычные, как собственная кожа, – земли и цепких корней, соли и отдающей железом крови.

* * *

Наутро люди были мрачны и молчаливы. Один смазывал маслом уключины, чтобы не скрипели, другой оттирал пятна на палубе, а я не могла понять, от солнца лицо его покраснело или от горя. Третий, чернобородый, молился на корме, поливая вином волны. На меня никто не смотрел – я все-таки сестра Пасифаи, а на ее помощь они давно уже не рассчитывали. Но я чувствовала сгущающее воздух напряжение и удушающий страх, что нарастал в них с каждой минутой. Смерть приближалась.

Не думай об этом, велела я себе. Будь стойкой, и никто сегодня не погибнет.

У начальника стражи опухло лицо, глаза пожелтели. Звали его Полидамант, и был он человеком крупным, но со мной одного роста, я ведь богиня.

– Мне нужен твой плащ, – сказала я ему, – и хитон тоже, немедленно.

Он сощурил глаза, и я прочла в них невольное “нет”. Я поняла уже, каков он – человек, ревниво оберегающий свою маленькую власть, для которого я всего лишь женщина.

– Зачем?

– Затем, что я не желаю смерти твоим товарищам. Или мы в этом не согласны?

Мои слова разнеслись по палубе, и тридцать семь пар глаз обратились к нам. Начальник стражи сорвал одежды, отдал их мне. Таких изысканных ни у кого в команде не было: непомерно роскошная белая чесаная шерсть, отороченная темно-лиловой, волочившейся по палубе каймой.

Подошел Дедал, встал рядом.

– Могу я чем-нибудь помочь?

Я попросила его подержать плащ – прикрыть меня. Разоблачилась, натянула хитон. Проймы зияли, талия вздувалась пузырем. Кислый запах человеческой плоти окутал меня.

– Поможешь мне с плащом?

Дедал накинул на меня плащ, скрепил золотой фибулой в форме осьминога. Тяжелые, как одеяла, одежды болтались на мне и соскальзывали с плеч.

– Сожалею, но на мужчину ты не очень похожа.

– А я и не хочу быть похожей на мужчину. Я хочу быть похожей на своего брата. Сцилла когда-то любила его и, может, любит до сих пор.

Я смазала губы приготовленным составом – гиацинт и мед, цветы ясеня и аконит, истолченные куском коры грецкого ореха. Прежде я наводила иллюзии на животных и растения, но на себя – никогда, и ощутила внезапно неуверенность, от которой упало сердце. Но отринула ее. Нет ничего губительнее для колдовских чар, чем страх неудачи. Вместо этого я сосредоточилась на образе Перса: праздный, самодовольный вид, раздутые мускулы и мощная шея, длиннопалые, ленивые руки. Все это я вызывала одно за другим и усилием воли вбирала в себя.

Открыв глаза, я увидела изумленный взгляд Дедала.