Имевшие все поголовно неарабское происхождение, они составляли весьма обособленный класс, некоторые его члены были иранцами и гордились своими предками, тогда как другие, менее многочисленные, вышли из сиро-палестинской среды, но проявляли аналогичное недоверие в отношении традиционной исламской культуры. Конечно, и те и другие не были, собственно говоря, несведущими в нормах права, которого должны были придерживаться по долгу своей службы, особенно когда занимались фискальной организацией; но в целом они больше тяготели к естествознанию и литературе, которые в меньшей степени принадлежали исламской традиции. Именно этим объясняется критика, обращаемая против них в известные периоды, в частности в начале IX в., когда такие авторы, как ал-Джахиз или Ибн Кутайба, обвиняли секретарей в недостаточном интересе к религиозным наукам, порицая попутно их манеру одеваться, выделяющую их среди простых смертных. «С того момента, — писал ал-Джахиз, — как малейший из этих секретарей надевает просторное долгополое платье, как только он закручивает на щеках височные пряди и подрезает клином волосы на лбу, он воображает себе, что стал господином, а не слугой, покровителем, а не подчиненным. Только из-за того, что начинающий писец топчется у престола власти, добившись доступа на совет халифа, пристроив корзину отдельно от всех и поместив перед собой письменный прибор, только из-за того, что он позаимствовал из риторики свои самые блестящие клише, а из науки — свои самые изящные мысли, только из-за того, что ему знакомы сентенции Бузургмихра, завет Ардашира, послания Абд ал-Хамида и книга нравоучений Ибн ал-Мукаффы, только из-за того, что он превратил сборник „Калила и Димна” в тайное сокровище своей мудрости», он считает себя равным великим мыслителям ислама. «Его первой заботой становится тогда, — продолжал ал-Джахиз, — принизить Коран и изобличить его в противоречиях. Затем он стремится доказать тонкость ума, отрицая исторические факты, донесенные Преданием, и отвергая мухаддисов […]. И доказательством этому служит то, что не встречался еще писец, сделавший Коран настольной книгой, комментарии к нему — основой своего знания, каноническое право — своей специальностью, а знание Предания — основой своей учености». Как известно, ал-Фадл ибн Сахл, министр аббасидского халифа ал-Мамуна, решив принять ислам и познав Коран, осмелился заявить, что сей текст, изначально несравненный в глазах мусульман, всего лишь «столь же прекрасен, как текст „Калилы и Димны”».
Этим светским в основе своей образованием объясняется также тот факт, что секретарей больше других образованных людей привлекала рационалистическая мысль мутазилитов, во всяком случае, им больше импонировала стилистическая элегантность, чем теологические или юридические дискуссии. В силу этого в канцелярских документах расцвел тот самый витиеватый стиль рифмованной прозы, где важные факты бывали чаще всего настолько затемнены аллюзиями, что непосвященному было трудно их понять. Искусство риторики достигло в их среде такой степени утонченности, что впору было задаться вопросом о ее реальной пользе и противопоставить ее суетности эффективность расчетных операций, которыми занимались секретари, специализирующиеся на фискальных делах. Тема достоинств, принадлежащих соответственно «составителям бумаг» и «счетоводам», в трактовке ал-Таухиди отражает негативизм тогдашнего общественного мнения по отношению к этой избыточной манерности.