Между тем в аббасидскую эпоху сам халиф редко командовал войсками, и пример Харун ал-Рашида, лично раз в два года руководившего атаками против византийцев и умершего в Тусе, куда он прибыл для подавления хорасанского восстания, был скорее исключением. Тем не менее его сыновья иногда подражали ему, и ал-Мамун тоже умер далеко от Ирака, в Тарсусе, откуда следил за действиями на византийской территории, а несколько позднее ал-Мутасим выиграл дерзкую кампанию, захватив Амориум. При подобных перемещениях престиж суверена оставался неизменным: достаточно вспомнить описание огромной черной палатки, где Харун, возлежа на диванах и черных подушках, окруженный помощниками и главными сановниками, давал аудиенцию незадолго до смерти. Но обычно в IX в. халиф либо уполномочивал «регента», подобного знаменитому алМуваффаку, чтобы обуздать повстанцев, либо поручал секретарю подготовку военных кампаний. Ал-Муктафи обеспокоился лишь тем, чтобы лично встретить в Ракке, в Сирии, генераловпобедителей карматских банд, отметить их наградами и вместе с ними вернуться в Багдад, чтобы казнить побежденных. Впоследствии в начале X в. только безнадежная ситуация вынудила халифа ал-Муктадира возглавить сохранившие ему верность войска и покинуть столицу, и это решение стало для него фатальным. И в то время как испанские умаййадские эмиры и халифы больше рассчитывали на самих себя, беря пример со своих сирийских предков и понимая особую ситуацию пограничной зоны империи, Фатимиды не стремились защищать свое дело лично с оружием в руках.
Однако с возникновением первых независимых провинциальных династий, опиравшихся, подобно династиям Саманидов или Газневидов, на завоевания своих основателей и на надежные войска рабов и вольноотпущенников, позволявшие им сохранить свои позиции, проявилась другая тенденция. Правившие тогда эмиры и султаны были прежде всего военачальниками, привыкшими брать инициативу на себя. Этому способствовало вмешательство организованных тюркских племен, приводивших к власти своих вождей, а воинственный пыл берберов вкупе с возможностями рабских корпусов гвардии содействовал установлению на западе, в Испании и Магрибе, триумфа локальных властей. С этого момента и даже в течение постсельджукидского периода, когда соперничающие исламские государства вынуждены были бороться между собой и одновременно противостоять натиску Крестовых походов, военные способности стали основными качествами суверена, и это сближало его с христианскими современниками, выросшими в атмосфере противоборства, характерного для феодальной Европы. Каждый опирался прежде всего на свой укрепленный замок или на цитадель своей столицы, способной стать укрытием в осадной войне или служить базой для наступательных ударов. Каждый замышлял свою победу, руководствуясь собственной политикой войны и дипломатических хитростей, полностью оправдывая свою позицию законной и религиозной ценностью священной войны, необходимость которой еще никогда так настойчиво не превозносилась. И государев миф эпохи, столь отличный в своем практическом воплощении от того, который был знаком имперскому золотому веку, превосходно проявился в тогдашнем «наставлении государю», где первые главы, составленные в духе старых исламских и восточных традиций, уступали место реалистическим советам, излагавшим в пятнадцати пунктах трудности каждой изолированной династии, вынужденной противостоять внешним амбициям с помощью дипломатических уловок и военных хитростей. Дальнейшее изложение, посвященное практическим аспектам содержания и оснащения крепостей, соседствовало с хитроумными рекомендациями на случай осады, и все это отражало обстановку, существовавшую в разделенной Крестовыми походами Сирии, где множество мелких локальных государей находились в состоянии противоборства, пока не объединили свои силы ради отвоевательных действий, которые возглавили Нур ал-Дин и Саладин. Впрочем, именно в этих регионах впоследствии на военной основе сложится, можно сказать, совершенное в своей организации исламское государство мамлюков, которое в течение более чем двух столетий будет определять характер исламского правящего класса, состоящего из «людей сабли» и выбирающего в обстановке кровавых интриг суверена из своих рядов.