Цивилизация рассказчиков: как истории становятся Историей

Если Дар аль-ислам был образцом обращенной вовне цивилизации, то христианский мир казался полной его противоположностью. Большинство жителей этой монады жили и умирали в пределах нескольких километров от места, где родились. Путешествия не пользовались популярностью. У большинства людей не было причин интересоваться чем-то за пределами крошечных мирков, где протекала их непосредственная жизнь, да они и не знали о существовании других миров. Когда ислам начал свою экспансию, Западной Европе пришлось держать оборону, что только усугубило ее закрытость. На западе европейские христиане сдерживали напор хлынувших из Африки мусульманских армий. На востоке отбивали волну за волной вторжения кочевников из Великой степи – аваров, венгров, печенегов и бессчетного числа других. На севере маячили свирепые скандинавские язычники.

Историки называют тот период Темными веками. Конечно, этот термин неприменим в глобальном масштабе: солнце никогда не заходит над всей планетой сразу – над одними частями мира день, над другими ночь. Но в те несколько столетий, что последовали за Аларихом и Аттилой, вандалами и вестготами, Западная Европа действительно была, пожалуй, худшим местом на Земле. Даже самые богатые европейские феодалы вели более аскетичный и примитивный образ жизни, чем более-менее зажиточные римляне на рубеже нашей эры. Технологическое развитие остановилось, инфраструктура была разрушена, культура откатилась назад. Все меньше людей получали навыки чтения и письма. Книги стали редкостью.

Межрегиональная торговля сократилась до минимума, отчасти потому, что в христианском мире с подозрением относились к деньгам. Деньги облегчают взаимодействие между незнакомыми людьми на обширной территории, но, верные своим германским племенным корням, европейские христиане не доверяли незнакомцам. Они предпочли заключать сделки с теми, кого знали лично и кому могли доверять, полагаясь на клятвы и их доброе имя. Люди по-прежнему ходили на местные рынки в поисках товаров и услуг, но с V в. европейская торговля все больше тяготела к бартеру. Предполагалось, что при честных сделках обмениваемые товары должны иметь примерно равную стоимость. Если же в результате такого обмена одна сторона становилась богаче, а другая беднее, значит, первая была нечиста на руку. Поэтому все, кто разбогател на торговле, вызывали у простых людей подозрение. Честное богатство позволял заработать только труд на земле, да еще военная служба, например в дружине местного феодала. Такие ценности породили в европейской культуре неуважительное отношение к торговле и, наоборот, окружили священным ореолом земледельческий труд.

Упадок Европы служит еще одной наглядной иллюстрацией того, насколько взаимосвязанным был мир даже в те времена. В Дар аль-исламе почитали те самые ценности, которые презирали германские христиане, и это имело последствия для обоих миров. С точки зрения мусульман, торговля по определению не могла быть недостойным занятием: ею занимался сам посланник Бога. В результате везде, где укоренялся ислам, начинала процветать и коммерция – и твердая валюта перетекала в мусульманский мир из других регионов, как течет вода под гору.

Особенно это касалось серебра – ценного металла, который выделялся среди остальных тем, что его в те времена имелось достаточно, но не слишком много. Как только из него начали чеканить монеты, оно стало идеальной валютой. Меди был избыток, люди могли зачастую добыть ее, не участвуя в системе обмена. Золото встречалось слишком редко. Даже сегодня ни у одного общества нет достаточно золота, чтобы обеспечить огромное множество крупных и мелких обменных операций, необходимых для нормального функционирования экономики: если бы для того, чтобы купить рубашку, постричься или поесть в ресторане, людям приходилось платить золотом, количество таких операций было бы довольно ограниченным. Что же касается серебра, то его существовало ровно столько, чтобы оно имело ценность как товар и в то же время эффективно выполняло функцию рабочей валюты для всего (очень сложного) общества.

Серебро неизбежно перемещается туда, где серебряная валюта служит средством экономического обмена, – и утекает из мест, где такого обмена не происходит. Разумеется, дело не в том, что серебро обладает собственной волей. Намерения исходят не от металла, а от использующих его людей. В IX в., если вы располагали серебром, вы несли его туда, где его можно было обменять на что-то полезное. Те, кто получал его за свои товары и услуги, также несли его туда, где за серебро что-то продавалось. Так делали все.