Если вспомнить идущую со времен социал-дарвинизма модель «культуры бедности», основными характеристиками которой являются: сознательный аскетизм, недостижительские установки и субъективное принятие нужды, проявляющееся в удовлетворенности низкими стандартами жизни, то можно предположить, что эта модель «годится для описания “привыкания” какой-то части россиян к бедности, “включение” их в культуру бедности. Многие отечественные и зарубежные ученые подтверждают эту опасную тенденцию, под действием которой увеличивается масса экономически неактивных людей, зависящих от социальной помощи, что увеличивает разобщенность общества»571
.Тоталитарная обусловленность труда
Исторический опыт привлечения к трудовой деятельности сотен тысяч людей государством может оцениваться по-разному.
Действия, предпринятые правительством США, способствовали выходу страны из глубокой экономической депрессии. Экономическая политика предвоенной Германии определялась милитаристскими планами. СССР нуждался в широкомасштабном строительстве, осуществлял программы индустриализации, в условиях массовых репрессий «воспитывал» трудовой энтузиазм советского народа572
.В любом случае проведение указанных программ не могло не сказаться на общем уровне жизни и развитии экономики названных стран. Почему бы в XXI в. государству не взять на себя разработку и проведение программ формирования нового образа жизни в условиях освобождения от «поденного труда»?
Американский философ Л. Мамфорд сравнивал государство с «мегамашиной»573
. Надо сказать, что это сравнение имеет как негативную, так, возможно, и позитивную сторону. На протяжении столетий государство в его тоталитарной ипостаси использовало труд и управляло им. Мегамашина государства может приводить к гигантским разрушениям, уничтожению огромной массы людей, но может осуществлять и великие проекты. Можно ли ожидать, что государство предпримет шаги к освобождению индивида от труда?Ответ на этот вопрос мы находим в работах Г. Маркузе: «Труд, который заложил материальный базис человечества, был, главным образом, отчужденным трудом, связанным со страданием и нуждой. Таким же остается он и по сей день. Вряд ли выполнение такой работы удовлетворяет индивидуальные потребности и склонности. Она навязана человеку жестокой необходимостью и грубой силой»574
.Анализируя роль труда в современном мире, Маркузе обращается к цепочке «господство–восстание–господство», неоднократно повторяющейся в теории З. Фрейда. Он отмечает, что во втором случае господство не просто повторяет первый; циклическое движение означает прогресс господства. От праотца через клан братьев к системе институциональной власти, характерной для зрелой цивилизации, господство приобретает черты безличности, объективности, универсальности и становится все более рациональным, эффективным и производительным. В конечном счете, когда власть принципа производительности достигает полной силы, социальное разделение труда выглядит образцовой формой подчинения. Общество предстает как устойчивая и обширная система полезных производительных деятельностей. «Разумеется, – считает Маркузе, – основную регламентацию инстинктов все еще выполняет отец как pater familias, тем самым подготавливая ребенка к избыточному подавлению со стороны общества в течение его взрослой жизни… Впоследствии контроль за инстинктами индивида осуществляется посредством социального использования его трудовой энергии. Он должен работать, чтобы жить, и эта работа требует не только восьми, десяти, двенадцати часов его времени ежедневно, а следовательно, и соответствующего отвлечения энергии, но также и поведения, которое в течение этого и остающегося времени согласовалось бы с моральными и другими нормами принципа производительности»575
. Развитие иерархической системы социального труда не только рационализирует господство, но и сдерживает бунт против господства. Наличные ресурсы способствуют качественному изменению человеческих потребностей. Сокращая энергию инстинктов, необходимую для работы (отчужденный труд), рационализация и механизация труда высвобождают энергию для достижения целей, устанавливаемых свободной игрой человеческих способностей. Технология, сокращая временны́е затраты на производство предметов необходимости, действует вопреки репрессивному использованию энергии и тем самым освобождает время человека для развития потребностей, выходящих за пределы царства необходимости. Но чем реальнее возможность освобождения индивида от запретов, когда-то находивших оправдание в его нужде и незрелости, тем сильнее необходимость в их (запретов) сохранении и совершенствовании во избежание распада установившегося порядка.