Большинство гетеротрофных организмов (животные), в отличие от автотрофов (типичных растений), приобретают способность к
Дальнейший филогенез механизмов моделирования связан с образованием и совершенствованием специального органа – нервной системы: ретиальной, ганглиозной, а потом и центральной, увенчанной головным мозгом. Высшие позвоночные уже формируют полисенсорные предметные образы –
Например, признаком наличия предметных образов (психики) служит появление сновидений и галлюцинаций: в лабораторных экспериментах все это фиксируется созданием искусственных условий, при которых поведение животного, оставаясь предметным, перестает быть адекватным ситуации [Ротенберг В.С., Аршавский В.В., 1984], [Волков П.Н., Короленко Ц.П., 1966]. О том же свидетельствуют специфические мотивационные конфликты, когда психогенная потребность (любопытство) толкает особь на действия, противоречащие потребности физического самосохранения (см. раздел 2.8).
С еще большими рисками и дисфункциональными эффектами сопряжено
Разумеется, возрастающая опасность дисфункций составляет лишь неизбежную негативную сторону психической эволюции, каждый виток которой дает виду также и заметные адаптивные преимущества.
Так, освобождение от стимульного поля и «выделение “предмета” в калейдоскопе окружающей среды» [Ухтомский А.А., 1978, с.225] делает возможным абстрагирование, умственную игру образами и, в перспективе, использование одних предметов для воздействия на другие предметы [Северцов А.Н., 1945]. У высших обезьян способность к абстрагированию, управлению предметными образами и, соответственно, к сложным инструментальным действиям достигает такого развития, которое вплотную приближается к праорудийной деятельности ранних гоминид. После специального обучения в лаборатории поведение антропоидов, вероятно, даже превосходит ее по операциональной и по эмоциональной сложности [Бериташвили И.С., 1966], [Кац А.И., 1973], [Фирсов Л.А., 1977].
Любопытно, что гоминиды на ранней стадии не были лидерами интеллектуальной эволюции. Во всяком случае, по коэффициенту цефализации (отношение веса мозга к весу тела, служащее коррелятом интеллектуальности позвоночных) австралопитек уступал дельфину. Но в процессе жесточайшей внутривидовой и межвидовой конкуренции средний объем мозга гоминид увеличился в 3 раза, тогда как нынешние дельфины анатомически не отличаются от своих предков – современников австралопитека. Встроившись в комфортную экологическую нишу, дельфины избежали жестокой конкуренции, стимулировавшей ускоренное развитие.
Это лишний раз демонстрирует эволюционную продуктивность провоцируемых стрессов и подводит к третьему важному для нас обстоятельству –
Сегодня никто из ученых не сомневается в том, что спокойные фазы биосферной истории чередовались с катастрофическими (только на протяжении фанерозоя произошло как минимум 5 массовых и десятки менее масштабных вымираний), но по поводу источника последних мнения заметно расходятся.
Дело в том, что Ч. Дарвин игнорировал теорию катастроф Ж. Кювье, которая была решительно антиэволюционной и опиралась только на факт отсутствия в современном мире видов, явно присутствовавших в отдаленном прошлом. При формировании синтетической теории, объединившей теорию отбора с популяционной генетикой, сведения о резких сменах видового состава биосферы все еще оставались скудными. Поэтому эволюционная биология строилась без учета соответствующих данных и плохо с ними согласуется. Для спасения парадигмы плавного естественного развития ее приверженцы, в полном согласии с науковедческой теорией Т. Куна [1977], создают гипотезы