Цивилизационные кризисы в контексте Универсальной истории

Палеонтологи указывают на то, что в спокойных фазах происходили изменения, росло разнообразие, но все это оставалось в пределах одного качественного уровня [Шевкаленко В.Л., 1997]. За катастрофическими же обвалами следовало не восстановление системы (полное или частичное), а качественные скачки сложности, интеллектуальности и уровня неравновесия биосферы с физической средой. Это очень трудно согласовать с предположением о внешнем происхождении катастроф. Между тем, вспомнив о результатах антропогенных кризисов спустя десятки и сотни миллионов лет (см. разделы 2.6 – 2.8), мы в очередной раз обнаружим принципиальное сходство механизмов. Ведь и в социальной истории глобальные кризисы разрешались последовательным удалением социума и его природной среды от «естественного» (равновесного) состояния!

Выходит, попытки свести дело к внешним воздействиям в отдаленной истории биосферы имеют ту же сомнительную логику, что и попытки объяснить относительным потеплением гибель в верхнем палеолите крупных животных; при этом игнорируется бесспорное обстоятельство: каждый из погибших видов успешно пережил 20 климатических циклов плейстоцена, не сопровождавшихся интенсивной охотничьей деятельностью человека.

Кстати, если факты вообще способны разрушить какое-нибудь теоретическое построение (в чем я не уверен), то есть по меньшей мере один факт настолько убийственный для концепции, предполагающей естественное вымирание мегафауны на исходе плейстоцена, что его впору уподобить пушечному ядру, угодившему в карточный дом. Достоверно установлено [Vartanian S.R. et al., 1995], что еще 4 – 4,5 тыс. лет назад на острове Врангеля жили (карликовые) мамонты! Впервые добравшиеся туда люди успели наделать гарпуны из их клыков, и вскоре после появления людей беззащитные животные окончательно исчезли.

Дальнейшие исследования в области палеонтологии позволят полнее судить о механизмах глобальных переломов и верифицировать синергетическую гипотезу о решающей роли эндо-экзогенных кризисов. Пока же констатируем бесспорный факт. Биота, как в последующем общество, развивалась путем адаптации к среде, преобразуемой ее собственной активностью,

и тем самым адаптировала среду к своим возрастающим потребностям.

С этим связано четвертое обстоятельство, на которое нам важно обратить внимание: рост биологического разнообразия обеспечивался биогенным ограничением разнообразия физической среды.

Активность живого вещества на протяжении миллиардов лет унифицировала температурный режим планеты, атмосферное давление, радиационный фон (за счет озонного экрана в верхних слоях атмосферы) и т.д. «В целом весь процесс эволюции биоты был направлен на стабилизацию, на сокращение амплитуды колебаний физической среды» [Арский Ю.М. и др., 1997, с.121]. За последние 600 млн. лет, несмотря на чередование ледниковых и послеледниковых периодов, температура нашей планеты колебалась в относительно узком диапазоне, так как более радикальные изменения климата предотвращались обратным влиянием биоты [Липец Ю.Г., 2002].

Тем самым складывались предпосылки для все более сложных форм жизни, существование которых было бы немыслимо в условиях «девственной», не преобразованной планеты. Как отметил В.А. Бердников [1991, с.118], «каждый вид многоклеточных организмов представляет собой завершающее звено в длинной цепи видов-предков (филетические линии вида), начало которой теряется в глубинах докембрия… Филетические линии каждого вида начинались в совершенно других, по существу, инопланетных условиях».

Разве это не напоминает историю отношений общества и природы? Если бы социальный субъект, выстраивая антропоценозы, последовательно не переоборудовал биологическую среду «под себя» и не жертвовал ее разнообразием ради растущего разнообразия культурной составляющей, ничего подобного цивилизации на Земле возникнуть бы не могло. Для цивилизации современная австралопитекам биосфера – такая же инопланетная реальность, как для млекопитающих – биосфера протерозоя.

Общность тенденций, а также некоторых механизмов социальной и биосферной истории обусловила своего рода изоморфизм концептуальных интерпретаций и, соответственно, разногласий в обществоведении и в биологии.

Так, естествоиспытатели, разделяющие идею прогрессивной эволюции, часто склоняются к телеологическим решениям, сконцентрированным более всего в теории номогенеза (ортогенеза). Видный представитель этой школы Л.С. Берг [1977], излагая взгляды своего предшественника К.Э. Бэра, следующим образом сформулировал центральный тезис: «Конечной… целью всего животного мира является человек» (с.69-70). В построениях марксистских социологов аналогичную функцию выполнял коммунизм, у некоторых христианских философов – богочеловек, у П. Тейяра де Шардена – точка Омега и т.д.