Цурюк

— Достали и здесь… Ну, что ж — значит, от судьбы не уйти, — промолвил поп, прикладываясь губами к кресту. — Я готов. Стреляйте! Только помните, Савинков, — невинная кровь моя падёт на вашу голову, вас и Иуды Азефа! Во веки веков — аминь.

— Батюшка! — Левину захотелось утешить священнослужителя, бывшего явно не в себе. — Вы меня, вероятно, с кем-то перепутали.

Видя, что палач медлит, обладавший недюжинной силой Гапон вдруг в порыве отчаяния ринулся на него и, схватив за оба запястья, с налёту боднул головой в лицо! Не готовый к такой атаке Левин потерял сознание и обвис на руках отца Георгия. Священник поднёс к его губам животворящий Господень крест.

— Во имя Отца и Сына и Святаго духа… Да расточатся врази Его… — поп достал из складок одеяния тонкий стилет. Левин, улетая по спирали в цветное небытие, вдруг почувствовал увесистый толчок по затылку. Пушистобородый старичок приложил палец к губам.

— Мазык? Я что — снова во сне?

— В сон успеешь. А пока — реал. Соберись и пни ему коленом по яйцам…

— Уау! — взвыл Гапон, роняя кинжал. Ползая на карачках по полу, прокашлял злобно в бороду:

— Ну, ты и бес, Савинков… Сволочь!

— Чем богаты! — Левин уже без тени религиозного чувства поддал священника в спину ногой и подобрал с пола стилет.

ГЛАВА 6. ГОСТЬ ИЗ БУДУЩЕГО

На родину я до сих пор боюсь показываться, ибо там слишком много людей занимаются теми же делами.

А.Кондратьев. «Семь бесовок».

— Да о чём мы вообще, дружок? Нет ни добра ни зла. Их Моисеи — книжники выдумали, чтобы вам жизнь мёдом не казалась. А вы и рады стараться — надулись друг на дружку от важности, как мыши на крупу…

— Так-таки и нет? Заврался ты по ходу, дедуля, — возмутился Владимир Ильич.

— Да вот так и нету. Есть верхний мир, есть нижний. У них там свои дела, а мы здесь жмёмся посерёдке. Только где ты зло разглядел? Лиса зайчика поймала — она что, злая? Всё зло — у тебя в голове.

— Да эти же большевики! Блюмкин, которого Лили Марлен убила. Он что — по-вашему, херувим?

— Почти угадал, — усмехнулся дед. — Только Яша не большевик. Он эсер и перчаточник высшего посвящения. Загрызть его Лилька могла — убить нет. У него девять жизней в твёрдом теле. Теперь вроде всего шесть осталось. Да только это ничего не меняет.

— А революционная матросня? Добряки те ещё!

— Ну, матрос Кошка был просто Яшиным тульпой. Тульп маги себе лепят из того, что подвернётся. Страх, зависть, классовый гнев… Из говна в общем лепят — можешь о нём забыть. Матроса Кошки больше не существует. Расформирован. Двух других, кстати, тоже.

— Дед, а я сейчас не сплю? Я — существую?

— Понял наконец, дурень! А ну, глянь себе на руки!

Левин в недоумении пересчитал свои пальцы — отчего-то их оказалось на одной руке четыре, на другой, кажется, шесть — и все с птичьими когтями, пытающимися ухватить пустоту… Выходит — всё сон?

— Лады, хорош ночевать, — скомандовал мазык, — Пошёл, цурюк! Да, а с Яшей всё же лучше бы тебе пока не встречаться…

* * *

Тут же Левина словно подкинуло на бетонном полу. Он поймал на щеке и брезгливо растёр в пальцах чуть не заползшую в ухо тюремную мокрицу. Сев, оглядел камеру — поп Гапон, как у себя дома, всхрапывал рядом, задрав бороду к потолку.

«Вот так клюква! Выходит, я вчера православного батюшку чуть не уханькал! Гадко как. И, главное, похоже не во сне. А впрочем, где сны — и где я? Ладно, дышит — во всяком случае, поп сам первый начал…». 

Переодевание заняло совсем немного времени. Левин, кряхтя, втащил тело священнослужителя на койку, накрыл тюремным одеялом и оправил на себе просторную рясу.

— Отворяй! — заколотил он ногой в дверь, прикрывая лицо широким рукавом. Вскоре заспанный милицейский сержант, ворча, распахнул железную дверь.

— Ну, я пошёл, — помня тайные наставления мазыка, Левин уставился в правый зрачок Петра Ганешина. — Благослови тебя Бог, братец. Ворожу-творожу, карий глазик отвожу… — удивляясь самому себе, он проделал перед лицом мента «хитрые» жесты.

— Да, разумеется, ступайте с Богом, святой отец, — загипнотизированный мент тупо провёл его к выходу, — Только у меня к вам ещё один вопрос, личный… Как по вашему, батюшка, русалки существуют?

Левин замешкался лишь на секунду — надо было крутить педали, пока не дали…

— Всё сущее — видимость. Пока реальность нас не убивает — она делает нас сильней. Молись и кайся, сыне! — сымпровизировал он на ходу.

— Как я и думал. Никаких русалок, значит… Видимость одна.

— По вере твоей да воздастся! — с этими словами Левин нырнул из дверей ментовки за ближайшие кусты. Ряса путалась с непривычки в ногах. Зато кинжал у попа оказался что надо — он на пробу срезал себе кончик ногтя и удовлетворённо сунул клинок за ремень. Пора валить с этой гнилой Немы. Кто бы только знал, куда? — Левин отлично понимал, что его нигде не ждут…

И всё-таки главное — подальше от нехорошего поселения. Резвым шагом он направился по шоссе в сторону облцентра — нога, на удивление, не болела…