Цвет абрикоса

- Я буду вставлять в тебя, а ты иди мне навстречу. Когда я буду вращать им в тебе - отвечай мне. - И с этими словами, крепко обхватив друг друга, они подняли такую возню, что их кряхтение и ахание были слышны даже за стеной.

Эта возня и бесконечные вскрики возбудили девочек. Их сердца зажглись страстным желанием, которое давило и горячило их. Какое-то новое чувство родилось в них и бросило их в объятия друг друга. Они замерли, прижавшись телами, едва справляясь с неведомым им ощущением и чувствуя, как из них струйкой течет влага естества.

Тем временем Чжэньнян всполошилась:

- Силан! Остановись. Должна посмотреть, как матушка. Надо отправить сестер спать. Вернусь, и тогда будем предаваться радостям любви до света. Иначе сестры придут сюда за мной.

Студент отпустил Чжэньнян и лег рядом. Услышав, как с кровати поднимается Чжэньнян, сестры потихоньку вышли из комнаты и кинулись в спальню матери. Госпожа Лань спала глубоким сном. Чжэньнян пришла за ними следом.

- Не просыпалась ли матушка? - спросила она потихоньку.

- Не просыпалась, - хором ответили сестры.

- Вы обе устали. Идите спать, а матушка останется на моем попечении.

Вид обнаженной страсти возбудил сестер. Они не могли ни спать, ни успокоиться. То, что они увидали, запало в их сердца. Они улеглись на одну постель. Яонян сказала сестре:

- Сестрица! Разглядела, каково орудие любви у нашего брата Силана? Но ведь что у сестры, что у нас маленькие дырки, и внутри так узко, что не понимаю, как эта штука может в нас влезать! Я потыкала себя пальцем и не представляю, как это может там помещаться?

- Вот дура! Разве не слышала, как старшая сестрица охала и просила, чтобы он был тверже и не изливался? Я это своими ушами слышала. И так я перепугалась, так дрожала!

- Это ты дурья башка! Старшая сестрица точно такая же, как мы. Уж если она получает от этого удовольствие, то чего нам опасаться? Недаром сказано: "Перед смертью нет смысла страшиться диких зверей, а страшась зверей, необязательно умрешь".

Доводы сестры лишь рассмешили Юйнян:

- У тебя мозгов ровно столько, сколько у служанки! Вовсе там не так сказано: "Верный чиновник не боится смерти, а боязнь смерти не делает чиновника верным"[32].

- Зато смысл я передала верно.

Так, хихикая и посмеиваясь, девушки пытались подавить возбуждение. Но сердце, однажды разбуженное ощущением страсти, уже не остановить. Сестры обнялись, и Юйнян забралась на сестру. Она принялась ласкать ее и трогать, как бы повторяя те жесты, которые она видела у старшего брата. Долго они возились и кряхтели, пока Юйнян не довела сестру до крайнего возбуждения. Они раскинули ноги и прижались - цветок к цветку и мерно раскачивали бедрами. Это доставляло им не испытанное прежде чувство блаженства. Вот уже они начали охать и ахать, вот уже покрылись бисеринками пота, их цветы словно раскрылись и увлажнились росистою влагой. И только когда у них пересохло во рту и уже не было сил, чтобы пошевельнуть ногой или рукой, они, как говорится, "развеяли весенний пыл" и уснули, крепко обнявшись. Здесь уместно сказать так:

Когда юного сердцавесенний ветер коснется,его, точно лодку без весел,

по бурной реке понесет.

Тем временем, убедившись, что матушка спокойно спит, Чжэньнян вернулась в спальню. Она разделась и снова оказалась в объятиях студента. Она всей душой предалась новому порыву страсти. Увидев, как прелестна девушка в своей обнаженной чувственности, студент распростер себя меж девичьих ног. Они принялись "играть в цветы". Студент приник к ее лобку и, вытянув губы, принялся пить влагу лона. Он втягивал ее плоть так сильно, что по временам она едва могла сносить боль. Чжэньнян взяла в руки его янский жезл и прильнула к нему губками, схожими разве что с вишенками, и стала втягивать его своим маленьким ртом. Он погрузил в цветок язык, она нежно ласкала ртом "черепашью головку". Оба получали редкое удовольствие, и их наслаждение было полным. Вскоре студент снова запустил в нее удилище и просил:

- Иди на меня, а потом я еще разок тебя поддену.

Она приподнялась и поднесла ему лоно. И долго так было, и не один раз.