Цвет крови

В доме Джерри Далтона в Вудпарке горел свет, но даже если бы света не было, я бы все равно постучал в дверь. Я постучал так, как стучал бы судебный пристав, пришедший выселять жильцов, так, что и соседи могли проснуться. Из-за двери послышался голос Эмили Говард.

— Кто там? — спросила она.

— Эд Ноу. Пора поговорить.

Она открыла дверь, сказала «Привет» и прошла в дом. За дверью оказался крошечный холл, дверь справа вела в гостиную. Эмили села на пол в середине комнаты, подобрав под себя ноги, как только женщины умеют делать. На ней были ярко-синие джинсы и черный свитер; волосы теперь были черными, что делало кожу на ее лице еще более прозрачной; глаза были темными, как у панды, на ресницах толстый слой туши, кольца с кровавыми камнями сверкали в свете газового камина. Вокруг нее на полу были разложены старые альбомы с фотографиями и журналы, пахло пылью и старой бумагой, пожухлым и старинным. Пахло прошлым.

— Они перебрали все альбомы, выбросили все фотографии. Даже снимки ее в младенчестве. Правда, жуть берет? Это же хрен знает что!

— Ты говоришь о Мариан Говард?

— Да.

— Откуда взялась фотография на ее надгробье?

— А, это мы наклеили, — сказала Эмили, уставившись на меня серьезными карими глазами. Казалось, с той поры как я ее узнал, она постарела. Сейчас она выглядела молодой, но взрослой.

— Мы?

— Мы — это я и Джерри.

— Ты и Джерри. Так вы работаете вместе?

— Не знаю насчет «вместе». И насчет «работаете» тоже не знаю. Нам… ему стали присылать эти бумаги о его настоящих родителях, о его прошлом. И это пересекается со всякими делами в моей семье. Вот мы вроде сравниваем, что у кого есть. Пытаемся выяснить, кто потрудился все так запутать.

— Когда я в первый раз встретился с твоим отцом, он сказал, что ты была совершенно нормальным ребенком, а потом вдруг выкрасила волосы, бросила своего идеального бойфренда и пустилась во все тяжкие. Это потому, что ты встретила Далтона?

— Наверное. Джерри мне много что рассказал про мою семью — о том, как умирали люди, близкие к Говардам.

— Такие, как Одри О'Коннор, Стивен Кейси и Эйлин Кейси?

— Вы свою детективную работу проделали на славу, не так ли? Да, такие, люди, Тед. Но насчет того, что сказал мой отец, будто я была нормальной… С тринадцати лет я страдала булемией, с того же времени посещала психотерапевта; мой идеальный бойфренд оказался наркоманом, свихнувшимся на порно, и это меня заводило. Разве это нормально, мать твою? И знаете, что самое смешное? Мои родители даже не замечали. Не обращали внимания. Папа был слишком занят на работе или погружался в свое регби с этим жирным Деннисом недоносками из Сифилда, а мамочка была зачарована собой любимой, своей угасающей внешностью, карьерой или угасающей карьерой, изменяла отцу с каждым подвернувшимся под руку мужчиной. Удивляюсь, как это отец заметил, что я исчезла. Наверняка, не получи он требование о выкупе, даже бы и не спохватился. — Она сказала все это безразличным тоном, без жалости к самой себе. Очевидно, она испугалась, что я могу так подумать, поэтому поспешно добавила: — Я не пытаюсь изобразить бедную богатую девочку, просто… что-то во всем этом неправильно. Ненормально, вопреки мнению моей тети, что я трахаю своего кузена; неправильно, что она устроила меня к психотерапевту и ничего не сказала моим родителям; неправильно, что я все это терпела. Даже если я была ребенком, но ведь я уже не ребенок. Но я никак не могла сделать с этим что-то самостоятельно. Джерри сказал, в чем проблема? Что-то не так с моей семьей? Что же делать? Ну если после шести лет терапии ответ не найден, возможно, нужно выяснить, где собака зарыта. И я сдвинулась с места, стала лучше себя чувствовать, в чем-то копаясь, наблюдая за Говардами, за отцом, за тетей Сандрой, даже за Джонни, пытаясь определить, в чем они мне врут, порой сами об этом не догадываясь. И бросила Дэвида Брэди, который был для меня вроде наркотика. И тут эти проклятые порнофильмы вернулись, чтобы преследовать меня. Господи.

Ее глаза наполнились слезами, по щекам потекли слезы. У меня в кармане нашелся чистый носовой платок. Я предложил его ей, и она вытерла глаза, размазав тушь. Посмотрела на черное пятно на платке и заставила себя рассмеяться.

— Могу поспорить, что сейчас я похожа на девчонку, которая впервые пришла на танцульки, обычно не красится и не знает, что плакать в макияже — последнее дело.

— Ты выглядишь нормально, — сказал я. — И никто не запрещает тебе плакать.

— Это что, такая философия, Тед?

— Я бы предпочел, чтобы ты не называла меня Тедом.

Она хихикнула, потом высморкалась, испачкав кончик носа черной тушью. Затем начала перебирать лежащие на полу альбомы, пока не нашла что искала.

— Посмотрите. Мне кажется, я уже близка к тому, чтобы понять, в чем дело. Сегодня Джерри получил фотографию Мариан Говард и газетную вырезку. Взгляните.

Она передала мне пожелтевшую от времени вырезку из газеты «Айриш индепендент», датированную 18 января 1976 года.