Цветок Трех Миров

В глазах у Валикова мелькнул страх, и все круги стали оплывать в овалы. Он поверил:

– Только не к ребятам Тилля!

– А почему нет? Насолил им когда-то? Что ж, помиришься. Будешь продавать им мечты о поцелуе под яблоней! – сказала Наста.

– Не-е-е-ет!

На столе Наста увидела тарелку с кексами, и у нее появилась другая мысль.

– Не хочешь в Арктику – есть другой вариант, – сказала она и, взяв из тарелки кекс, сгребла Валикова за плечо. – Иди! Топай давай!

Толкая Валикова перед собой, она загнала его в комнату, где он, воспрянув духом, немедленно принялся что-то сердито лопотать, требуя от Аси и Гамова убрать от него эту бешеную.

– А что случилось? – спросила Ася беспомощно.

– Ничего не случилось. Выдать нас хотел, гад! Ну-ка, вдовы, разинули ротик! Рот, кому сказала, быстро! – рявкнула Наста.

– Нет, – промычал Валиков, с ужасом глядя на кекс.

– Думаешь, буду тебе зубы силой разжимать? Считаю до трех и стреляю. Раз, два… – Собираясь стрелять, Наста вскинула руку, но тут Валиков, жалобно вскрикнув, разинул рот. Наста затолкала ему туда кекс и заставила прожевать.

Валиков жевал и плакал, плакал и жевал.

– Теперь глотай! Ну!

Давясь кексом, Валиков проглотил. С криком бросился к двери, но, не добежав, застыл.

– Не притворяется? – спросила Наста, опуская шнеппер.

Гамов за плечи развернул Валикова к себе:

– Сейчас проверим. Помнишь, как тебя зовут?

– Андрей Валиков! – эхом отозвался тот.

– Чей ты раб?

Валиков, как потерявшаяся собачка, забегал по комнате, увидел Асю и задрожал от радости.

– Госпожа! – воскликнул он. – Госпожа!

– Зачем он мне нужен? – сердито спросила Ася. – Теперь он три года таким будет, если новых кексов не давать.

– Ты его не звала – он сам пришел. И рабом его не делала – он сам стал. Значит, где-то это было предопределено, – сказала Наста и ладонью стерла со стола лужицу со знаком вопроса.

Ася вздохнула, созерцая гибель лужицы:

– Ладно, придумаю что-нибудь… Во-первых, запомни: посторонним не говори слово «раб». Говори: помощник. Запомнил? И я не «госпожа», а Ася…

Валиков закивал, тараща глаза, как солдат перед маршалом.

– О нет, – простонала Ася. – Так и будет теперь часами стоять. Я этих кексовых рабов хорошо изучила. Они только тогда счастливы, когда хозяина видят или когда выполняют его приказ… Андрюша!

Валиков радостно встрепенулся. Госпожа помнит его имя! Госпожа нашла для него работу!

– В соседней комнате есть жестянка из-под печенья. В ней гвозди, саморезы, шайбы всякие, пружинки. Ты должен разобрать все по отдельности! Только не ошибись! Это чудовищно важно! – сказала Ася.

Валиков, дрожа от счастья, умчался. Теперь это был совсем другой человек, преображенный оказанным ему доверием.

– Они любят такие поручения. Когда у меня совсем поручений нет, я смешиваю гречку с рисом и заставляю перебирать. Или сажаю их работать инкубатором, – объяснила Ася.

Рузя спросил, как это: работать инкубатором. Ася пояснила, что работа состоит в том, чтобы, держа яйцо в ладони, дышать на него, высиживая цыпленка.

– И что цыплята? Высиживаются? – заинтересовалась Наста.

– Тут важен сам процесс, – уклончиво ответила Ася.

* * *

Гамов, Наста и Рузя провели у Аси весь день. Наста бродила по квартире, заглядывая в окна, за которыми плоско, как в музейных рамах, лежал город на Неве.

Что там было? Ширь закатов блеклых,Золоченых шпилей легкий взлет,Ледяные розаны на стеклах,Лед на улицах и в душах лед…

– продекламировала Наста.

– Адамович? – отозвался Гамов.

Наста пораженно уставилась на него:

– Невероятно! Ты его знаешь! Его мало знают. Чаще Брюсов какой-нибудь на слуху. А ты что любишь из поэзии?

О, дева, нежная, как горние рассветы,О, дева, стройная, как тонкий кипарис,О, полюби любви моей приветы,О, покорись!

– продекламировал Гамов подчеркнуто без выражения, но неотрывно глядя на Насту.

– О Гамов! – воскликнула Наста с хохотом. – Позволь потрясти тебе переднюю конечность! Я млею! Ты фанат Виктора-Бальтазара-Эмиля!

– Кого-кого?

– Ну как же! Виктор-Бальтазар-Эмиль Викторович Гофман! Вечный паж символистов! Ля мур, гламур и обнимашки! – сказала Наста насмешливо, но тотчас, вспомнив, что она с некоторых пор девушка темная, без культурных интересов, добавила кирпичным голосом: – Так-то вот, вдовы!

Ася сидела в кресле, сложив на коленях руки, и поглядывала то на Гамова, то на Насту. Изредка Наста еще взбрыкивала и грубила, но глаза ее сияли, и она не казалась уже такой сердитой и дикой, как вначале. Порой Гамов мимолетно касался ее руки, приучая Насту к прикосновениям. И Наста сначала отдергивала руку, а потом нет.