Цветы в тумане: вглядываясь в Азию

Жизнь течет в нас, сквозь нас и… помимо нас. Вечносущее – это то, что постоянно возобновляется, наследуется и, следовательно, множится, безостановочно производя свои подобия по ту сторону имитации. Правдой жизни нельзя владеть, но она сама передается. Истина спонтанно заполняет мир, как бесконечно дублирует себя электронная плесень компьютерных программ. (Кстати, именно так китайцы понимали природу своего письма и уподобляли ее тому, как плодится и рассеивается потомство.) В этом мире всякий звук – эхо, всякое слово – след другого слова, всякий сказ – иносказание: иное сказание и сказание об ином. Выбирать не нужно, да и не успеешь выбрать. А мудрый умеет не выбирать. Остается расслабиться. Но нужда, как положено, оборачивается добродетелью: расслабление позволяет прикоснуться или, лучше сказать, со-прикоснуться с бездной инобытности. Вот кратчайшее определение китайской мудрости.

Внезапное явление забытого прошлого – самая поразительная черта китайского уклада. Здесь – источник вдохновения поэтов и художников Поднебесной и, может быть, нечто гораздо большее: условие душевного покоя китайцев, их веры в неиссякаемую силу жизни. Ведь, если ты живой, если растешь, то по-настоящему возвращаешься туда, где ты никогда не был и, значит, все еще только будет. И есть какая-то непреложная закономерность в том, что прямо через эти места теперь проходит скоростная железная дорога, по которой мчатся поезда со скоростью 300 км в час. На дороге выстроены ультрасовременные станции, пассажиры на перроне ожидают поезда, выстроившись в очередь, как в Японии или на Тайване, в вагонах кондиционеры и чистота, и даже никто не курит. Вокруг станций, причем сразу повсюду, целыми кварталами растут многоэтажные здания, а через них уже проложены проспекты с трехрядным движением. Не то что в России, где и строители, и власти про дороги в новостройках благополучно забывают. Вот такое явление почти фантастического будущего, словно сошедшего с картинок утопий столетней давности. И то правда, что древность и будущность сходятся где-то в глубине сознания: одно в конце концов неотличимо от другого. Выходит, китайцы живут тем, что отсутствует в актуальности? Или их секрет в том, что нет ничего более актуального, ничего более близкого, даже ничего более практичного, чем то, что не видно и неведомо? Тогда, поистине, тень Лао-цзы осеняет скоростные магистрали Китая…

Впрочем, никуда не деться от того, что из «саморождающейся» (оригинальный китайский термин) всевременности выходит «объективная действительность», где на все есть «всеобщий эквивалент». Как саранча, эта сила всеобщего уравнения и «упростительного смесительства» набрасывается на все духовно-ценное и превращает жизнь в технологическую труху, комфортабельное кладбище под управлением «научного менеджмента». Китайцы преуспели и в этом деле. Теперь все знаменитые горы и сколько-нибудь важные достопримечательности превращены ими в туристические аттракционы, скроенные по одной унылой схеме: вы платите солидные деньги за вход, вас везут на автобусе, поднимают наверх по канатной дороге, вы щелкаете виды, покупаете сувениры, и на выход. Даже в Тибете сейчас почти все туристы – китайцы, которым нет дела до тибетцев, их интересуют только пейзажи. Но что такое красивый пейзаж вне культурной и духовной составляющей? И что может быть более пошлым, чем сфоткаться на фоне величественного вида, чтобы сказать: «Здесь был Вася»?

По Китаю сегодня удобно ездить. Но ездить стало незачем…

2

В 20 километрах от Тайюаня находится так называемое Цзиньское святилище (Цзинь сы). Оно стоит на месте родового храма правителей древнего царства Цзинь, существовавшего здесь с Х в. до н. э., но давно переросло свои первоначальные рамки. Теперь оно стало настоящей энциклопедией культуры Лёссовой страны в ее наглядных монументальных формах (насколько можно говорить о монументальности в китайской традиции, которая вся пронизана идеей эфемерности, призрачности вещей). В планировке этого храма-парка нет регулярности и симметрии, почти обязательных для храмовых комплексов Китая. На большой площади, где вьются ручьи и высятся там и сям могучие кипарисы, разбросаны разнообразные «памятники», одновременно культурные и природные: храмы и кумирни (их тут более двух десятков), павильоны и мосты, театральная сцена, монастырь, светская академия, мемориальные стелы, железные статуи воинов, а вокруг – священные деревья и камни. Все это стоит без плана и порядка, даже без геометрии прямых линий. По всему видно, наросло само собой за многие века. Место было бойкое: каждый месяц здесь проходило по два-три молебна, а еще Академия с ее классами и учеными собраниями, монастырь с монахами и паломниками и т. д.