Цыганская невеста

Разум отказывал, сон смешался с явью. Он был уверен, что утром бегал по полю, хотя всего лишь видел это во сне. К нему возвращались счастливые воспоминания, например о четырех днях, проведенных на пляже с родителями, и он вертел головой в поисках линии горизонта, где небо встречается с морем.

В одной из картонных коробок он видел спущенный надувной круг с изображением зеленой змеи и постоянно думал о ней. Он был убежден, что она — мама червячков, которые ползают по нему. Добрая мама, попросившая их пощекотать больного ребенка.

Он умирал, но не знал об этом. Он все еще мог вызывать в памяти радостные моменты, думать о родителях, и на его лице появлялась счастливая улыбка; тем не менее он угасал с каждой минутой.

Дыхание становилось слабым и частым. Веки налились тяжестью. Мышцы ослабли, и та капля энергии, что у него оставалась, буквально испарялась через поры кожи. Он терял сознание.

Это все. Он сопротивлялся как мог. Он ел мясо собаки, свою рвоту, червей. Облизывал трубы в поисках влаги.

Он, еще совсем ребенок.

Он цеплялся за жизнь из последних сил, выкарабкиваясь из обморока в подобие сна, и в этом полузабытьи услышал, как открылась дверь и рядом раздались шаги. С невероятным усилием он открыл глаза и в тусклом свете разглядел чью-то тень. Это была фигура крупного мужчины.

Но мальчик не успел увидеть его лицо, он потерял сознание.

«Где Виктория? Где Виктория?»

Он пытался спросить, но в горле стоял ком. Он был без сознания целый день. Ему давали воду, настои, молоко, спасая от обезвоживания. Ему промыли рану.

«Где Виктория?»

Он шевелил губами, но от слабости не мог вымолвить ни слова. Он различал силуэты мужчины и женщины средних лет. Мужчина был одет в черную сутану.

«Где Виктория?»

Женщина сказала, что скорая в пути, держала его за руку, целовала его, уверяла, что все будет в порядке. Мальчик хотел сказать, что не надо было чистить его рану, что он скучает по червячкам, которые щекотали его тело.

Глава 67

Заставить Антонио Хауреги признаться не составило труда; казалось, что он сам хотел этого, он говорил и говорил, будто сбрасывал с плеч тяготивший его груз вины. В допросной они были одни, но Элена знала, что камеры не пропустят ни одного его слова, ни одного движения. Ее коллеги наблюдали за допросом на мониторе. Рассказ Хауреги, его мимика, жесты, то, как он смотрит перед собой или на свои руки, — ничто не ускользнет от их внимания. И если она чего-то не заметит, они поделятся с ней наблюдениями.

— Я убил их обеих, и Лару тоже. Я был без ума от нее, я видел, как она танцевала фламенко в академии Антона Мартина. Она была такой красивой… С первого дня, как увидел ее, я был как одержимый, я шпионил за ней, каждый день подбирался чуть ближе, хотел прикоснуться к ней. Но я не осмеливался заговорить, просто смотрел. Сколько раз я бродил по ее улице, останавливался напротив ее дома, свет в спальне горел, и я смотрел, как она раздевается… А потом увидел, как она выходит из студии Мигеля Вистаса… с фатой в руке. Она собиралась замуж! Мысль, что она будет с другим мужчиной, была невыносима…

— А Сусана? Вы из-за того же ее убили?