Тучи сгущаются над Фэйр (СИ)

  Король все смотрел и смотрел, а министр все тер и тер лицо платком, а в краткие перерывы между обильным потовыделением смотрел на короля. Глаза у министра были маленькие такие глазки, заплывшие и зажатые, неподвижные, отчего создавалось впечатление каменного взгляда. Череп министр имел мощный, как у мастодонта, сходства прибавляли коричневые с проседью бакенбарды, своими заостренными концами напоминающие бивни. Надбровные дуги заметно выдавались вперед и нависали над прочими чертами, отчего взгляд министра, в зависимости от освещения, становился то еще более грозным, то растерянным и карикатурным.

  "Такой взгляд встречается либо у очень высоких людей, либо у очень низких..." - как-то между прочим решил для себя Люций. Он ранее сходные этой физиономии вживую не встречал никогда и только на картинах видел, которые ребенком срисовывал, неумело подражая настоящим мастерам.

  Наконец, спустя пять минут безмолвия, когда министр слегка отдышался и оправился от ходьбы, он начал-таки говорить первым, чем вызвал еще большую бурю негодования у старика Брута.

  - Прежде всего, светлейший государь, хотелось бы мне выразить свою признательность за возможность нашего общения сейчас... - тихо, но уверенно начал Министр.

  Голос министра лег последними мазками на картину его образа в голове короля. Министр обладал очень хриплым голосом и очень уставшим. Видно было, как тяжело ему даются слова и как сбивается его дыхание, когда говорит. Речь его, мысленно вполне связная и четкая, будучи произнесенной вслух, несколько портились общим впечатлением от наружности и голоса министра. Хотя он пытался подобрать подходящий тон, получалось у него это в основном неважно. Из-за командирских ноток, от которых с учетом возраста министра и выслуги не избавиться было никак, когда министр говорил, казалось, будто не король здесь король, а министр - есть никто иной, как правитель Фэйр. Если бы не последний факт, Люций, быть может, и стерпел бы выходку министра и даже пожалел бы его, но вот эти нотки в голосе чиновника непроизвольно вновь воспламенили его.

  - Уж точно не мне вы должны быть признательны, мистер, прием просителей еще не начат, - не я вас сюда звал, видите ли ... - перебил его король, и тут же пожалел о собственной несдержанности: голос его не шел ни в какое сравнение с голосом министра, на его фоне звучал незначительно и жалко. Понимание этого больно ударило по самолюбию государя, в то время как чиновник, казалось, совершенно не стушевался от язвительного замечания короля. Люций это, конечно же, заметил, и только больше расстройства по этому поводу испытал.

  - Как бы то ни было, я вам благодарен... - сказал министр, вытирая лицо платком, - что же касается дела, по которому я обратился к вам сегодня, о милостивейший государь, - дело это есть не только дело исключительной важности, но также оно составляет часть другой проблемы, если можно так выразиться... Куда более глобальной проблемы, - кризиса, в некотором смысле охватившего весь Фэйр...

  - Проблемы? - произнес король, еще пуще нахмурившись, его голос дрожал, - Кризисы? Ты говоришь, в Моем королевстве, при Моем правлении, случаются какие-то там кризисы? Не понимаю... - Видите ли, уважаемый... - Люций с умыслом запнулся здесь, имея целью выяснить, наконец, с кем имеет сомнительную честь говорить. Честь эта с каждым мгновением беседы казалась ему все более и более обременительной. Этот непонятный, неизвестный ему человек, нарушивший церемонию и испортивший ему день (Люций уже тогда считал, что день безнадежно испорчен и в чем, в чем, а в этом он был дока), в каждое свое слово вкладывал весь свой колоссальный вес и объем, всю свою важность. Рядом с ним Люций (Король!) чувствовал себя пигмеем, членом одной из общин карликов, обитавших на территории Палингерии.