Туманы Авелина. Колыбель Ньютона (СИ)

— Хорошо, — осторожно ответил Киссинджер, — я позабочусь, чтобы эта новость попала в средства массовой информации как можно скорее и в нужном нам формате. Известны потери?

— Перед наступлением мы оставили коридор для мирных жителей. Все они смогли покинуть город целыми и невредимыми. Повстанцы, оставшиеся в городе, были полностью уничтожены.

— Это безусловная победа, — раздался голос Эдварда Стюарта, и Грег вздрогнул от неожиданности, — мы рассчитываем, что она позволит поднять рейтинг правящей партии перед предстоящими выборами.

Киссинджер кивнул:

— Мы так и расставим акценты. Мирное население не пострадало, мы одержали блестящую победу. Но до выборов семь месяцев — не преждевременно ли было это наступление? Победы забываются быстрее, чем поражения.

Уэллс обменялся быстрым взглядом с премьер-министром и, заручившись его молчаливой поддержкой, обернулся к Киссинджеру:

— Всё не так просто. Мы дали возможность уйти всем, кто хотел покинуть город. Но в десяти километрах от Катамарки, при попытке пересечь ущелье... — Уэллс помедлил, — произошло... да, величайшее военное преступление за всю историю конфликта.... Ополченцы открыли огонь по колоннам беженцев.

— Сколько?

— Пять тысяч с хвостиком.

Почему-то именно этот «хвостик» покоробил Киссинджера больше всего, в то время как Пол Стюарт присвистнул от удивления.

— Многие были застрелены практически в упор. Дети, женщины. Мерзавцы никого не щадили.

Эдвард отошёл от окна и присел на краешек стола перед Грегом. Младший Стюарт, безусловно, являлся талантливым политиком, строго спрашивал с подчинённых, но, в отличие от старшего брата, более открытого в общении, человеком был замкнутым и сдержанным.

— Грег, нам необходимо, чтобы пресса, описывая эти трагические события, не скупилась на детали, какими бы жестокими они ни были. Погибшие заслуживают нашего сочувствия — сочувствия граждан Федерации — и нашего гнева. Катамарка — приграничный город. Несмотря на десятилетия конфликта, там были люди, лояльные Федерации.

Киссинджер напрягся — он знал, что это неправда, но Эдвард Стюарт продолжал, казалось, ничего не замечая:

— Мы можем вести эту войну и победить в ней, и заставить наших врагов ответить перед законом за то, что они совершили. Но нам нужна гражданская поддержка. Нам нужно, чтобы пресса и телевидение освещали конфликт верно. Чтобы нас поддержали обыватели. Даже если они не пошлют своих детей в Аппайи, необходимо, чтобы они верили, что иного пути нет...

Грег кивнул:

— Я понимаю. Повстанцы слишком долго считали, что им удастся уйти от правосудия. Но после расстрела беженцев они перешли черту.

Эдвард обернулся к старшему брату:

— Пол, мы сделаем всё, что в наших силах.

На лестнице, ведущей к выходу, Грег и Эдвард поравнялись.

— Как твои девочки? — спросил Стюарт-младший, улыбаясь. У него никогда не получалось казаться сердечным, но он всегда был безупречно вежлив.

— Девочки растут, — сдержанно ответил Грег, понимая, что вдаваться в детали своей беспокойной семейной жизни не стоит. — Немного безалаберные, немного беспечные — подростки, одним словом. Как твой парень?

По глазам Эдварда было заметно, что ничего хорошего он сказать не собирается, но Пол, окликнувший младшего брата, прервал их разговор. Тогда Пол ещё мог энергично спускаться по лестнице — это при его-то весе.

— Майкл уже уехал, ты едешь к нему завтра?

Эдвард только кивнул. Пол протянул ему чёрный кейс с серебряной фурнитурой и оттиском герба на замках:

— Отвези.

Почему сейчас этот кейс вспомнился Грегу? При каких обстоятельствах Киссинджер увидел его ещё раз? Память стала подводить...

Глава 4

— Ореста — всего лишь отражение всего легкомыслия, праздности, склонности к излишеству и отсутствия морали, которые присущи северу Федерации.

Они сидели в небольшом ресторанчике на углу Банк-Стрит и Бэйсуотер: Лаккара и его очаровательная большеглазая спутница.

— Альберт, как можно не любить этот город? Особенно — в октябре? — поинтересовалась женщина, изящным жестом указывая на картинку за окном. Серебристый иней на золотых кронах деревьев, заснеженные тротуары, домики из красного кирпича — всё это в свете закатного солнца походило на невероятно красивую винтажную фотографию. Не город, а произведение искусства.

Но Альберт только пожал плечами:

— Город-девочка: ветреный, избалованный и капризный. Милая Мика, вы второй раз спрашиваете, почему я не люблю Оресту, а я вторично отвечаю вам, что, любя город как средоточие архитектурных достоинств, можно не любить то, что этот город представляет собой по сути. И, кстати, знаете, вы выбрали интересное место для нашей встречи.

Они заняли угловой столик. Альберт, сидящий у стены, пытался контролировать себя и не оглядывать входящих чересчур внимательно. Его спутница могла подумать, что он засматривается на других женщин, и обидеться. А объяснять ей, как некомфортно ему слышать шаги незнакомых людей за спиной, не хотелось.

— Чем же оно так интересно? — спросила Мика. — Конечно, порции тут невелики, но, насколько я помню, вы, Альберт, умеренны в еде.