Туманы сами не рассеиваются

— Вот так да! За эти две минуты они спокойно могли ухлопать вас обоих. За две минуты можно было натворить черт знает что! Тебе хоть это понятно? — горячо говорил Гартман.

— Понятно…

— Тогда не верти вокруг да около, — возмутился Гартман. — Битый час мы твердим тебе свое, а ты нам — свое. Так мы ни до чего не договоримся!

Рэке откинулся на спинку стула, взглянул на всех по очереди и сказал:

— Но что же мне было делать?

— Дело в том, что ты нарушил устав, — заметил сидящий рядом с Рэке Раудорн.

Ульф хотел резко ответить, но его перебил Гартман:

— Ты грешишь против правды…

— В этом меня нельзя упрекнуть! — вскочил Ульф. — Я рассказал все как было. Спросите Кольхаза. Он подтвердит.

— Да нет, — успокоил его Куммер, — никто не сомневался в том, что вы говорите правду. Речь идет о вашем поведении как старшего дозора…

— Я готов нести ответственность за свой проступок.

— Говори яснее, по крайней мере, мы сэкономим время, — съязвил Гартман.

Ульф вскочил со своего места так, что стул с грохотом полетел на пол, и закричал:

— Да что это, в конце концов? Может, мне обозвать себя ослом? Идиотом, который не понимает, в чем дело? Может, посыпать себе голову пеплом или растерзать себя? Да, я совершил ошибку, признаю это и готов нести наказание. Что еще от меня надо?

Гартман перегнулся к нему через стол и сказал:

— Мне кажется, успехи вскружили тебе голову. Ты разучился правильно воспринимать товарищескую критику. Стал высокомерным и тщеславным.

— Это неправда!

— Теперь говорю я. — Гартман поднялся. — На подобный проступок мы не можем смотреть сквозь пальцы, независимо от того, произошел он с тобой или с кем-то другим.

— Мне больше нечего сказать, — упавшим голосом заметил Ульф.

— Прошу слова, — раздался в этот момент голос лейтенанта Альбрехта. — Наш товарищеский долг — прежде всего быть объективными. Так что сядьте.

— Согласен. Ты прав, товарищ Альбрехт. Но не думай, что мое мнение изменится, если я сяду, — улыбнулся Гартман.

Альбрехт не смутился. Он встретил взгляд Рэке и тихо, но настойчиво сказал:

— Вы напрасно упорствуете, товарищ Рэке. Хочу вам сказать, в чем заключается ваша ошибка: вы недооцениваете противника.

Ульф удивленно повернулся к Альбрехту, хотел возразить ему, но только скривил губы и промолчал. «Я недооцениваю противника? — думал он. — Я? Это что-то новое».

В нем постепенно поднималось чувство оскорбленного самолюбия, но, погрузившись в свои мысли, он прослушал выступление Альбрехта. И только когда Раудорн подтолкнул его, он увидел, что все смотрят на него, а Гартман с упреком заметил:

— Подождите предаваться мечтаниям, товарищ Рэке. Кто еще хочет выступить?

— Я, — вызвался Раудорн. — Мы должны дать ему время. Он должен все еще раз продумать. И мы тоже. Позже на общем собрании обсудим этот вопрос.

Гартман оглядел присутствующих и, не слыша возражений, сказал:

— Хорошо. Пусть будет так. Товарищ Рэке, ты согласен?

Ульф кивнул.

— Тогда на этом закончим.

Ульф поднялся первым и молча вышел из комнаты. Он был зол на себя и на других. Придя к себе в комнату, он подошел к окну и прижался лбом к холодному запотевшему стеклу. Затем выключил настольную лампу, лег, не раздеваясь, на кровать и уставился в потолок, слабо освещенный уличным фонарем.

По коридору прошли Гартман и Альбрехт. На лестничной площадке они остановились.

— Он ничего не понял, — заговорил Альбрехт, — мы хотели услышать от него осуждение собственного поступка, а он этого не сделал.

— Не оправдывай его, — перебил его Гартман, — я все понимаю. Но понять человека — еще не значит извинить его. Это было бы самое плохое, что мы могли сделать.

— Согласен! — произнес Альбрехт после секундного раздумья. — Но позвольте вам заметить: упреками мы от него ничего не добьемся. Рэке — человек, который прежде всего реагирует на целесообразность и логику…

— Логика — это хорошо, — перебил его Гартман. — Но при охране государственной границы нужно быть особенно бдительным, строго выполнять инструкцию, а не болтать с подчиненными…

Приподнявшись на кровати, Ульф слушал этот разговор. Но вот офицеры пошли дальше, шаги звучали все тише и тише. Ульф снова лег и закрыл глаза.

Случайно этот разговор слышал и Кольхаз. Он стоял у стенгазеты этажом ниже. Задрав кверху голову, он прислушивался. Когда он услышал, что говорившие спускаются вниз, быстро зашел в комнату отдыха и прикрыл за собой дверь.

Неделя тянулась очень долго. Рэке часами просиживал над книгами и редко бывал в комнате своего отделения. Он заходил туда на минутку, отдавал указания, а остальное поручал своему заместителю.

Встречи с Кольхазом он старался избегать. Он следил за ним на занятиях издалека и видел, что тот все выполняет, но, как говорится, без души.

Раудорн попытался дважды заговорить с Кольхазом, но, встретив вежливый отпор, отступал.

Однажды холодным утром Рэке и Кольхазу поручили проверить посты на правом участке погранзаставы.

В девять часов утра они уже были на наблюдательной вышке. Ульф поставил задачу, Кольхаз коротко ответил:

— Слушаюсь!